Голубятня на желтой поляне (сборник)

— Не секрет… Правда, что ты хочешь больницу скорой помощи превратить в отель?

Несколько секунд висело абсолютное молчание. Рытвин-старший двинул пешку еще раз и наконец отреагировал:

— Тебе не кажется, радость моя, что это совершенно не твое дело?

— Не-а, не кажется. Они там в ожоговом центре вытаскивали меня из шока и возились со мной, пока ты не переправил меня в клинику Гаевского.

— Вовремя переправил. В той больнице даже простых бинтов не хватало…

— Вот и подбросил бы им денег на бинты, а не выгонял их.

— Да тебе-то что? — сказал отец уже с ноткой нетерпения.

— Там работает отец моих друзей.

Это было наглое вранье — он ведь даже в глаза не видел детей хирурга Горватова. Но какая разница? И вдруг такое сообщение как-то повлияет на «папочку»?

Конечно, не повлияло. Андрей Андреевич даже зевнул:

— Без работы не останется…

— Ну да! Распихают всех специалистов по районным больницам…

— Ты кто? Председатель профсоюза медиков?

— Не-а… А чем отель лучше больницы?

— Это сложный финансовый вопрос…

— А не человеческий, да?

— У тебя есть еще ко мне какие-то дела? — сухо спросил Рытвин-старший.

— Есть. Мне нужен вон тот конек…

— Что за фокусы! Зачем?

Костя объяснил напрямую:

— Один мальчик собирает коллекцию шахматных коньков. Белых, с правой клетки. Я ему обещал…

— Это, между прочим, очень дорогой шахматный набор, — уже помягче сказал отец.

Костя тщательно подобрал слова:

— А что, потеря этой фигуры сильно подорвет финансовую мощь твоего концерна?

Гость, все время молчал, склонив блестящую голову над столиком. А теперь быстро глянул исподлобья. Отец отчетливо произнес:

— Константин, пошел вон.

— А конек? — сказал Костя.

— Стервец какой!.. Подожди, доиграем и возьмешь. Убирайся.

— То подожди, то убирайся…

— Убирайся и подожди у себя…

— Папа, но мне надо сейчас! Я обещал срочно! — нетерпеливо соврал Костя («Возьму и сразу позвоню Белке!»). — Можно ведь его чем-нибудь заменить на доске! Хотя бы рюмкой!

Гость опять поднял глаза (и как бы погладил ими Костю).

— Андрей Андреевич, мальчик прав… Но только не рюмкой, а вот… — И он стянул с длинного пальца тяжелый перстень. — Можно провести некоторую ассоциацию: камешек этот похож на глаз Буцефала…

Перстень был явно золотой, а камешек (вернее камень!) — темно-красный. Видимо, рубин. Золото стукнуло о перламутровую клетку, а коня гость протянул Косте.

— Берите… если папа не против.

— Папа не против… — буркнул отец. — Только не мешай нам, иди к себе.

— Спасибо, я пошел… Но тебе, папа, сейчас будет мат…

Костя смотрел на доску. И не только на доску. Еще и на длинную кисть руки, с которой был снят перстень. И опять на шахматы. И…

— С какой стати мат?! — вскинулся отец.

— Константин прав, — наклонил голову гость. — Реальная угроза… Вы должны признать, Андрей Андреевич, что в шахматах я посильнее вас.

— Но не сильнее меня, — с вежливой дерзостью, — сказал Костя. — Папа, хочешь я доиграю за тебя?

— Храбро, но бесполезно, — улыбнулся гость.

— Это как посмотреть… Папа можно?

— Борис Ильич, вы не возражаете? — спросил отец.

Гость посмеялся, фамильярно так, по-приятельски:

— Вы, Андрей Андреевич, ищете достойный способ избежать разгрома… Что ж, я не возражаю. Но Константину разгром гарантирован.

— А если нет? — спросил Костя.

— А если да? — Борис Ильич пошевелил длинными смуглыми пальцами. В Косте тонко, натянуто дрожали нервы. Впрочем, ощущение было какое-то отстраненное. Словно это и не Костя, а другой мальчишка, на которого он смотрит со стороны…

— Хотите пари? — сказал Костя, отводя глаза от рук гостя.

— Гм… а каковы ставки?

— А вот! Ваш перстень! Если проиграете, он мой!

— Ого! У вас, Костя губа не дура!.. А что с вашей стороны?

— Ну… хотя бы так. У меня есть коллекция редких марок, британские колонии. Когда-то увлекался… Она стоит не меньше перстня!

Борис Ильич вопросительно глянул на Рытвина-старшего.

— Я не против, — усмехнулся тот. — Пусть рискует, это его имущество.

— Но мальчик проиграет…

— Фиг, — сказал Костя. — Извините. Проиграете обязательно вы… Борис Ильич.

Отец засмеялся. Борис Ильич развел руками.

— Ну, что же. У меня племянник филателист. Будет ему царский подарок…

Костя сунул в нагрудный кармашек тяжелого костяного коня. Рывком двинул кресло вплотную к столику. Колени нависли над инкрустированным бордюром. А сам Костя навис над фигурами. И двинул левого слона.

— Ого, — сразу озаботился Борис Ильич. — Не ожидал. Впрочем, это не меняет дела. Мы вот так… — И передвинул ладью.

Костя сделал вид, что задумался. Думать было не о чем, все ясно, однако хотелось унять внутри нервы-струнки. А Борис Ильич (наверно, чтобы отвлечь противника) рассеянно проговорил:

— Странное, однако, хобби у вашего друга. Что за радость собирать шахматных коньков?

— У всякого в жизни свои радости, — тут же отозвался Костя (спор поможет успокоиться). — Одни собирают коньков, другие марки… А кто-то скупает акции и наращивает капиталы, тоже радость… — И переставил ферзя.

Краем глаза, он увидел, как грубоватое, будто из дерева вырезанное лицо отца, напряглось.