Голубятня на жёлтой поляне

– Зачем он, большой-то? – не понял Пека, – Мой дневник Маркони с маленького запустил в бесконечность. А Кап ведь меньше дневника, когда он капелька.

Маркони разъяснил неразумному Пеке, что дневнику было всё равно куда лететь, лишь бы подальше от Пекиной тётушки, которая его, Пеку, воспитывает (хотя и без ви­димого результата). А Капа надо доставить точно на Ллиму-зину. Для этого нужна “точнейшая корректировка меж­пространственного канала” и, значит, куча всяких приспо­соблений.

– Ежели какие детали необходимы, то я поспособст­вую, свяжусь с нашими на свалке, – пообещал Пим-Ко­пытыч.

– Зеркала необходимы, – разъяснил Маркони. – С гладкими стеклами. Таких на свалке не сыщешь. И платы для нового компьютера. “Проныру” ведь сюда не пота­щишь, он для преобразователя нужен.

Вплотную занялись транслятором, когда проводили в поездку профессора Телегу и Антошку. Антошка радовался путешествию. Но всё же при прощании была в его глазах грустинка. Все его пообнимали, похлопали по спине, наго­ворили кучу советов и наставлений. Антошка улыбался, смущался и кивал. Потом, распростившись уже со всеми, опять взял за руку Сеню:

– Ну, пока… Никитке привет.

– Ладно! Он вчера вспоминал: “Хочу Тошку…”

Тут пассажиров заторопила проводница: “Идите в ва­гон, отправляемся”. И укатил Антошка в дальние края. А вся компания пошла готовить стартовую площадку.

Прежде всего они с Пим-Копытычем обошли лужай­ку на пустыре со всех сторон. Пим-Копытыч особым об­разом поплевал на траву, а Уки хором прочитали за­клинание:

Бунтер-гюнтер, крокодил,

Я свой двор загородил.

Крепкие засовы

Караулят совы.

Кто найдёт сюда пролаз,

Совы клюнут в левый глаз.

Это было сделано, чтобы не совались посторонние.

Затем недалеко от каменного крыльца уложили большу­щий лист кровельного железа. Маркони велел счистить с него ржавчину. Её добросовестно счистили и потом ходили с бурыми от въевшейся железной окиси коленками и ладо­нями. А Маркони давал уже новое задание: вкопать с четырёх сторон столбики. На них он приспособил карманные фотоштативы, чтобы зажать зеркала. Эти зеркала, постав­ленные под нужным углом, должны были направить в центр металлической площадки солнечные лучи. А лучи, заряженные особой программой с пульта управления, про­бьют в космосе коридор, который Маркони называл “меж­пространственным каналом”. По его словам, в таком канале не бывает ни расстояний, ни времени. Потому Кап момен­тально окажется на Ллиму-зине…

Ну, конечно, железной пластины и зеркал было недо­статочно для такого дела. Под железом спрятал Маркони электромагнитные катушки. Каждой требовалось напряже­ние, особо рассчитанное на компьютере. И для каждой был необходим отдельный трансформатор. А ещё нужен был осо­бый прибор-навигатор, который считывал бы со звёздных стереокарт координаты Ллиму-зины и направлял межпростран­ственный канал в нужную точку. И полагался пульт для управления всем этим хозяйством.

Понятно, что такую аппаратуру под открытое небо не выставишь. И Пим-Колытыч показал Маркони заросший люк, ведущий в подземную комнатку – рядом со своим собственным жилищем. Раньше там было хранилище для картошки.

От Пим-Копытыча Маркони провёл в свой бункер элек­тричество и начал оборудовать пульт. Как на космодроме.

Увлекшись важной работой, красавицу Глорию вспоми­нал Маркони лишь временами. Но всё-таки вспоминал. И бывало, что несправедливо рычал на своих помощников. Те не обижались, понимали причину.

Скоро, привыкли собираться на площадке каждый день и порой засиживались до вечера. Разжигали костерок из су­хого бурьяна и щепок – этого топлива тут хватало. Пекли прошлогоднюю картошку. Пим-Копытыч присаживался вместе с ребятами. Точнее, не присаживался (валенок-то не гнулся), а укладывался на бочок, подперев кулаком щёку.

Пушистый малыш Потап устраивался на валенке и уютно урчал, когда Пим-Копытыч гладил его.

Иногда Пим-Копытыч рассказывал истории из прошлого быта домовых. Из тех времен, когда всё было не так: и жизнь спокойнее, и люди добрее, и никто “слыхом не слыхивал про всякую там экологию, когда от этой сажи да вони лошади дохнут, а не то что мы, грешные: гномы, суседки да барабашки”.

– …Раньше-то нашего народу было в сто раз больше, не в пример нынешним временам. Только на нашей Малой Мельничной улице в каждом подполе да в каждой кладовке кто-нибудь обитал… И было, значит, у нас любимое местечко, на задах огорода лавочника Ознобишина, у старого колодца… Лавочник, надо сказать, хороший был мужик, не то что ваш Лошаткин… (Компания бурно возмущалась: “Какой же он наш?!” Пим-Копытыч объяснял, что имел в виду не симпатии, а эпоху.) – Ну дак, значит, соберемся у колодца, и тут кто-нибудь и говорит: “А что, братцы и сестрицы, не поиграть ли нам в “барабашки – лунные пятнашки”?” Потому как дело-то всегда случалось при полнолунии… Ну и почему не поиграть? Молодые тогда все были, заводные… И была среди нас косолапая Катька-Топотуха. Наполовину ведьмочка,, наполовину кикимора. И вот однажды…