Голубятня на жёлтой поляне

– А если оно не впишется в планировку?, Возьмут да срубят, пока оно тоненькое. Решат, что случайно выросло…

– Оно растет очень быстро, – успокоил Антошка. – И срубить его трудно, ствол крепче железа. Разве что взор­вать динамитом… Но на это, наверно, не решатся…

Потом Антошка посмотрел на Сеню. И они глянули в глаза друг другу.

“Ох, до чего же хорошо, что ты вернулся, Кап…”

“И теперь мы уже не будем расставаться надолго…”

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Семечко

Пим-Копытыч гладил Потапа и, зажмурившись, слушал мурлыканье. Потап тёрся боком и спиной о валенок. Он узнал Пим-Копытыча, вспомнил.

Когда первые ласки и радости миновали, Пим-Копытыч повздыхал и сказал ребятам:

– Ну, спасибо, что отыскали маленького… Вы уж бе­регите его теперь, чтобы не терялся больше.

– Почему “вы”? – озабоченно отозвался Матвей. – А ты сам-то, Пим-Копытыч, что?

– А я что… Мне уже недолго. Чую, что помру не се­годня-завтра, совсем старый. Да и деваться некуда.

Все наперебой начали, убеждать Пим-Копытыча, что ни­какой он ещё не старый. Вид у него вполне здоровый!

Вид у Пим-Копытыча был, по правде говоря, не очень. Глазки потускнели, в бороде запутались сухие листья и му­сор, а руки заметно дрожали. Но спорить он больше не стал. Помог ребятам разжечь костёр, чтобы всё было как прежде.

Синий дым поплыл над пустырём. А Матвей забренчал на гитаре. И все вспомнили песенку:

Ллиму-зина-зина-зина,
Непонятная загадка…

Спели её. И Света с Валериком подпевали, Антошка научил их.

И всё же было не так, как раньше. Во-первых, не лето. Во-вторых, на краю пустыря надоедливо ворчал экскаватор.

– Картошечки, может, принести? – неуверенно сказал Пим-Копытыч.

Все согласились, что это неплохо. Но Пим-Копытыч ос­тался у костра, будто забыл о своих словах. Глядел на Потапа, который задремал у него на валенке.

Потом, глядя в огонь, Пим-Копытыч грустно прогово­рил:

– Вот когда превращусь в деревяшку, вы меня в огонёк в такой и бросьте… Мы ведь, домовые-то, ежели помираем, обращаемся в сухие пни да в коряги… Полечу дымком прямо к звёздам. Там, глядишь, снова и увидимся с Антошкой…

– Опять вы про своё, Пим-Копытыч, – строго сказала Варя. – Прямо как маленький.

Пим-Копытыч мелко засмеялся, закашлялся, помотал кудлатой головой.

– А я что? Я это так, на всякий случай… А к звёздами-то я и не полечу, я тутошний, с этой самой земли. В ней и останусь. Зола в землю уйдёт, а потом из неё травка вырастет…

Антошка встревоженно сказал на ухо Сене:

– Слушай, он совсем плох…

– Кап… А если дать ему ваше семечко? Оно ведь це­лебное. Ну обойдёмся без дерева, зато Пим-Копытыч по­правится.

Антошка вскочил. Потянул в сторону Свету и Валерика. 0ни зашептались. Вернулись к огню. Света решительно сказала:

– Уважаемый Пим-Копытыч! Мы с нашей планеты привезли лекарство. Очень просим вас, проглотите это зёрнышко. И сразу все болезни оставят вас.

Пим-Копытыч поразглядывал золотистое семечко.

– Ну, спасибо, мои хорошие. Только зря это. Если уж домовому срок пришёл, лекарства ему без всякой пользы. И заговоры-заклинанья тоже… Закон природы…

– А ты всё же попробуй, Пим-Копытыч, – настойчиво попросил Матвей. – Хуже не будет.

– Хуже, конечно, не будет… Ну, давайте лекарство ва­ше. Хотя подождите, принесу чем запить…

– Только водой, – строго сказал Пека.

– Водой, водой, другого я с августа не пробую, не даёт здоровье…

Пим-Копытыч отдал Варе Потапа, уковылял, опираясь на руки. И вернулся с жестянкой, из которой выплескива­лась вода.

Семечко он проглотил с трудом. Выпил воды. Помигал, прислушался к себе. Все выжидательно молчали.

– А чего ж… – проговорил Пим-Копытыч и обвёл всех повеселевшими глазками. – Очень даже бодрящее ощуще­ние… Только вот маленько голову повело… – Он потупился, упёрся в землю кулаками, глубоко вздохнул… И стал покрываться коричневыми чешуйками. Крупными, корявы­ми. Руки, валенок, лицо, едва видное сквозь бороду, – всё обрастало корой… А волосы и борода превращались в пу­таницу тонких прутьев…

Варя тихонько вскрикнула. Остальные молчали, двинуться не могли: и от страха, и от чего-то ещё…

За полминуты Пим-Копытыч стал покрытым чешуйча­той корою пеньком. Руки, словно корни, вросли в землю. Прутья на голове быстро выпрямлялись. На них проклюну­лись острые листики.

– Что же мы наделали… – прошептала наконец Варя.

– Ничего не наделали, – тоже шёпотом отозвался Маркони. – Все как надо. Живое дерево лучше, чем сухая коряга.

– Видимо, это закономерный процесс, – выдохнул Олик.

– Но разве же это дерево? – жалобно сказала Варя.

– Да, – отозвался Антошка. – Оно растёт…

А Сеня чувствовал себя так, как бывало при неожидан­ной мысли, с которой начинался хороший рассказ. Груст­ный, но светлый.

Дерево росло на глазах. Пенёк превратился в прочный ствол ростом выше Матвея. Прутья стали крепкими и длин­ными отростками, из которых выползали, обрастая свежей листвой, изогнутые ветви. Листья были узкие, как на иве. Одна сторона – ярко-зелёная, другая – с зеркальным бле­ском. Зашумели на ветерке.

– А вдруг какой-нибудь дурак всё же захочет его сру­бить, – нахмуренно сказал Пека.