Голубятня на жёлтой поляне

И пошёл я снова на вокзал. Думаю — вдруг чудо? Вдруг там стоит этот самый поезд? Нет, всё тот же тупик, всё тот же старый вагон. Я постоял, подумал и забрался внутрь…"

"…этот дурак в "Вечернем Старогорске". Тоже мне — коллега! "У нас, — говорит, — в последнее время просто наплыв авторов-фантастов. Один рассказывает сказку про гипсовых пришельцев из другой галактики, второй историю вроде вашей, третий про машину времени в виде трёхколёсного велосипеда. Такие вещи надо печатать в столицах, там специальные журналы. А у нас городская газета, местные новости…"

"…если бы не эти мальчишки. Особенно Гелька.

Мне показалось, что в этом городке, таком ласковом и хорошем, все должны быть весёлыми. А у Гельки то и дело тревожные глаза. И почему-то он очень часто ощетинивается обидой, как шипастым щитом. Я такой был — это понятно. А он-то с чего? Живёт нормально, никаких забот… Никаких? Откуда я знаю?

Господи, что я вообще знаю об этом мире? Какой он? Как меня сюда занесло? В этот непонятный край, где вечером передают по телевизору новости о разведчиках Марса, а с мальчишками дружит скрипучий робот-меланхолик…

А может быть, Дмитрий Афанасьевич, начальник станции, прав? Мы пили чай у него в кабинете, и он сказал :

— Глеб… А если тебе просто привиделся твой Колыч? Ты не обижайся, бывают иногда такие заскоки, особенно у писателей.

Я подумал: а что, если правда?

Но удостоверение…

Нет, я совсем какую-то ерунду пишу.

Дмитрий Афанасьевич предложил:

— Давай устрою в гостиницу.

— Нет, я в вагоне. Пока тепло… Как-то привычнее.

Дело, конечно, не в том, что привычнее. Просто я боюсь уходить со станции. Всё надеюсь: вдруг опять появится тот поезд…

— Ну, живи, не жалко. Только смотри, чтобы пацаны твои не баловались…

— Нет, они спокойные ребята…"

"…одиночество. Какая-то грустная законо-мерность. Сошлись те, кому дома чего-то не хватает. У Гельки отец на Севере, и мать снова уехала к нему. Юрка — сумрачный и будто на ключик запертый — сам уехал от матери. Янка… у него вроде бы всё хорошо, но… не знаю. Почему он всё "дедушка" да "дедушка", а о родителях ни слова? И в музыку свою уходит, будто спасается от чего-то. Как я спасался, придумывая книжки, которые когда-нибудь напишу…"

"Опять не получается по порядку.

Вспоминаю мою комнатку в Колыче. Я по ней скучаю. По редакции тоже скучаю. И по проклятой своей работе! Я там нужен был людям! А здесь я кто?

По комнатке — какая-то особая грусть. Ведь это первая в моей жизни м о я комната. Я оклеил её не обоями, а географическими картами — от пола до потолка. Полку для книг прибил. Печку побелил. Батареи тоже есть, но когда в печке огонь горит, как-то веселее. Купил в рассрочку "Электронику". Экранчик маленький, но мне такой и нравится…

До сих пор люблю детские передачи. В Колыче всегда смотрел "Вечернюю сказку" местной студии. Она начиналась с той же песенки, что в Ново-Вятске, в давние времена. В интернате у нас эти вечерние тридцать минут были лучшим временем. Соберёмся у телевизора в кучку, будто дома, в семье… На экране — сказочный городок, часы на башне, и начинается песенка. Мне особенно нравилось:

И если были слёзы в этот день,
Придёт другой — теплей и веселее.
Ты сказку за руку возьми —
назло беде.
И улыбнись.
Она тебя согреет…"

Я беспокойно завозился под одеялом. Но дочитал страницу до конца:

"Здесь тоже по вечерам детские передачи. Но песенка другая, незнакомая.

Юрка притащил мне маленький, меньше моей "Электроники", телевизор. Он часто барахлит, зато цветной. Когда нет ребят, я его включаю и смотрю всё подряд. Некоторые передачи просто не пойму. Или это цикл "Очерки из будущего", или…"

Я выбрался из постели. Вытащил из шкафа спрятанный за книжками свой "Журнал наблюдений Звёздной станции Гелия Травушкина". Открыл наугад и увидел сразу:

"16 нюня 209 г.к.э.

Сегодня были громкие шелестящие звуки, а потом опять пробилась колыбельная песенка, я слышу её уже третий раз. Разобрал в ней слова: "И если были слёзы в этот день, придёт другой — теплей и веселее…" Хорошо, что придёт. У меня самого сегодня были слёзы. Один раз из-за Юрки, а другой раз из-за тёти Вики. Но с Юркой я помирился. А с тётушкой не буду".

Я спрятал журнал за книги. Листы Глеба — тоже.

…Глеб, откуда ты, а?

ОГНЕННЫЙ РЕЦЕПТ

С Юркой я назавтра помирился. А что ещё было делать?

Жизнь в "Курятнике на колёсах" пошла по-прежнему.

Ерёма повесил в своем углу вырезанную из журнала фотографию: портрет мальчишки. Мальчишка небольшой — класса из первого или из второго. И весёлый такой! Голову запрокинул и хохочет. На носу конопушки, а в глазах два солнышка.

Глеб подошёл, присел, упёршись в колени, долго разглядывал портрет. Потом сказал:

— Славный парнишка… Кто это, Ерёма? Знакомый, что ли?

Ерёма что-то царапал на бумаге. Он проскрипел неохотно:

— Знакомый, незнакомый, какая разница? Ваську такого буду делать…

Тут мы все подошли. Что он задумал?

— Какого Ваську?

— Говорю: вот такого… — Он кивнул на снимок.