Голубиный туннель. Истории из моей жизни

Теперь я понимаю, что, принимаясь за «Верного садовника», хотел прославить именно труд Иветт. Наверное, я понимал это с самого начала, где бы оно ни было. Наверное, и она понимала. И присутствие Иветт — до ее смерти и после — помогло мне довести книгу до финала. На все это Иветт сказала бы: уж конечно!

Глава 11 Как я столкнулся с Джерри Уэстерби

В погребке, полном бочонков с вином, на Флит-стрит сидят Джордж Смайли и Джерри Уэстерби, на столе стоит огромный стакан розового джина. Это из моего романа «Шпион, выйди вон!». Чей стакан, не сказано, но предположительно джин пьет Джерри. На следующей странице Джерри заказывает «Кровавую Мэри» — предположительно для Смайли. Джерри — спортивный журналист старой школы. Он крупный мужчина, когда-то был вратарем в команде графства по крикету. У него огромные ручищи, бугрящиеся мускулами, грива рыжевато-седых волос и красное лицо, а в минуту смущения — багровое. Поверх рубашки кремового цвета Джерри повязал галстук известного спортивного клуба — какого именно, в тексте не говорится.

Но Джерри Уэстерби не только опытный спортивный журналист, он к тому же агент британской разведки и души не чает в Смайли. А еще он идеальный свидетель. Он не питает злобы, не преследует личных интересов. Он поступает как лучшие секретные агенты. Сообщает все до мельчайших подробностей, а строить теории оставляет аналитикам разведслужбы, которых ласково называет филинами.

Джерри предлагает пообедать в индийской закусочной и, пока Смайли осторожно его расспрашивает, заказывает самое острое карри, какое было в меню, потом своими огромными ручищами (повторяется автор) крошит в карри чечевичную лепешку и поливает сверху темно-красным соусом — предположительно чили, убийственно жгучим, — «чтоб поострее было». Хозяин ресторана, шутит Джерри, прячет этот соус подальше. Словом, мы видим, что Уэстерби симпатичный малый, неловкий, ребячливый, робкий; иногда, чтобы справиться с робостью, Джерри использует «индейские словечки» (его формулировка) — это вроде нервного тика, и даже говорит Смайли на прощание «Хау!»[19], а потом «медленно бредет в свою „резервацию“».

Сцена заканчивается. И заканчивается эпизодическая, хоть и яркая роль Джерри Уэстерби в романе. Он свою задачу выполнил: сообщил Смайли тревожные сведения насчет сотрудника «Цирка» (МИ-6) Тоби Эстерхейзи — предположительно «крота». Уэстерби делать это неприятно, но он понимает, что такова его обязанность. Больше в книге о Джерри ничего не говорится, и я сам больше ничего о нем не знаю до тех пор, пока не отправляюсь в Южную Азию за материалом для «Достопочтенного школяра», взяв с собой Джерри — моего тайного сообщника.

Если у Джерри и был прототип в реальной жизни, пусть даже условный, то это, наверное, человек по имени Гордон — бездельник из высшего общества, вроде бы аристократического происхождения, которого мой отец избавил от семейного состояния. Через некоторое время тот в отчаянии покончил с собой, поэтому, видимо, его образ так четко, во всех подробностях отпечатался в моей памяти. Аристократическое происхождение давало Гордону право предварять свое имя нелепым эпитетом «достопочтенный» — и Уэстерби я удостоил этого титула, хотя ничто на белом свете не заставило бы Джерри им воспользоваться, нет, старина. А насчет школяра… Уэстерби, может, и был матерым корреспондентом, который всегда на переднем крае, и британским секретным агентом, но когда речь шла о чувствах, из сорокалетнего превращался в четырнадцатилетнего.

Такого Джерри я придумал и с таким Джерри столкнулся — и эту встречу, без сомнения, считаю одной из самых сверхъестественных за всю мою писательскую жизнь — в сингапурском отеле «Раффлз»: не просто с похожим типажом, но с самым настоящим Джерри — настоящим вплоть до ручищ, бугрившихся мускулами, и здоровенных плеч. У него была другая фамилия, не Уэстерби, хотя я бы уже и этому не удивился. Его звали Питер Симмс. Заслуженный британский иностранный корреспондент, а еще — теперь это общеизвестно, но тогда я знал об этом не больше других — заслуженный британский тайный агент. Под два метра ростом, рыжеватый, Симмс улыбался по-мальчишески и, горячо пожимая тебе руку при встрече, рычал «Супер-р!» — любил он это словечко.

Думаю, каждый, кто знакомился с Питером, испытал и навсегда запомнил это чувство: тебя вдруг обдает волной настоящего дружеского тепла — такой мощной, что невозможно устоять. А я навсегда запомню, как смотрел на него с благоговением и легким чувством вины и не верил своим глазам: стоит передо мной человек, которого я создал из воздуха и юношеских воспоминаний, стоит во плоти, во весь свой двухметровый рост.