Голубиный туннель. Истории из моей жизни

В конце концов я все равно вылетел в Бейрут и забронировал номер в отеле «Коммодор», поскольку он принадлежал палестинцам и был известен тем, что там снисходительно относятся к журналистам, разведчикам и тому подобным видам человеческой фауны. Пока я исследовал только израильскую сторону. На протяжении нескольких дней встречался с представителями израильских сил спецназначения, сидел в уютных кабинетах, беседовал с шефами израильской разведки — прежними и действующими. А управление по связям с общественностью Организации освобождения Палестины в Бейруте располагалось на разоренной улице и было окружено кольцом из стальных рифленых бочек с цементом. Вооруженные мужчины у входа, в любой момент готовые нажать на спусковой крючок, увидев меня, нахмурились. В сумрачной приемной вниманию посетителей предлагались пожелтевшие пропагандистские журналы на русском языке, а в витрине, под растрескавшимся стеклом лежали шрапнель и неразорвавшиеся противопехотные бомбы — их привезли из лагерей палестинских беженцев. К отсыревшим стенам были приколоты кнопками фотографии с загнутыми краями, запечатлевшие трупы зверски убитых детей и женщин.

В святая святых — рабочем кабинете представителя ООП мистера Лапади — оказалось ненамного веселее. Он сидел за столом — у левой руки лежал пистолет, рядом стоял «калашников» — и тяжело смотрел на меня поблекшими, измученными глазами.

— Пишете для газеты?

И для газеты тоже. А вообще книгу пишу.

— Вы антрополог?

Я писатель.

— Хотите нас использовать?

Понять ваши мотивы, узнать о них из первых рук.

— Вам придется подождать.

И я жду, день за днем и ночь за ночью. Лежу на кровати в своем номере и поутру, когда светает, считаю дырки от пуль в занавеске. После полуночи забьюсь в бар «Коммодора» в погребе и слушаю рассуждения изможденных военкоров, забывших, что такое сон. А однажды вечером в столовой «Коммодора», душной, похожей на пещеру, ем фаршированный блинчик сантиметров этак двадцать пять длиной, и тут подходит официант и взволнованно шепчет мне в ухо:

— Наш Председатель сейчас с вами встретится.

Сначала я думаю, что председатель — это директор отеля. Он собирается меня выставить — или я не оплатил счет, или оскорбил кого-то в баре, или директор просто попросит подписать ему книгу. Но постепенно до меня доходит. Я следую за официантом через вестибюль, выхожу на улицу под проливной дождь. Вижу «вольво-универсал» песочного цвета, задняя дверца открыта, рядом застыли вооруженные бойцы в джинсовых костюмах.

Мы мчимся по разгромленному городу под проливным дождем, за нами следует джип, висит на хвосте. Мы перестраиваемся. Меняем машины, несемся по переулкам, на оживленном шоссе перепрыгиваем разделительную полосу. Встречные автомобили шарахаются к обочине. Снова пересаживаемся в другую машину. Меня обыскивают уже в четвертый или в шестой раз. Я стою на вымытом дождем тротуаре где-то в Бейруте в окружении вооруженных солдат, с их плащей стекает вода. Все машины исчезли. Перед нами многоквартирный дом со стенами, щербатыми от пуль, с пустыми окнами, темный; дверь в подъезд открывается, кивком головы мужчина приглашает нас внутрь. Машет рукой — мол, идите за мной, — и мы поднимаемся по облицованной плиткой лестнице, а вдоль нее стоят призрачные фигуры вооруженных людей. Поднявшись на два пролета, попадаем на лестничную площадку с ковром, нас заводят в открытый лифт, в нос ударяет запах дезинфицирующего средства. Мы трясемся вверх и останавливаемся резким рывком. Входим в гостиную в форме буквы «Г». Бойцы обоих полов подпирают стены. Удивительно, но никто не курит. Я вспоминаю, что Арафат не любит сигаретный дым. Один боец принимается меня обшаривать в сотый уже раз. Я напуган, и от этого вдруг становлюсь безрассудным.

— Прошу вас. Меня уже достаточно обыскивали.

Он поднимает руки, будто показывая, что в них ничего нет, улыбается и отступает.

В короткой части буквы «Г» за письменным столом сидит Председатель Арафат — я даже не сразу его замечаю. На нем белая куфия, рубашка цвета хаки с жесткими складками — кажется, только из коробки, на поясе — серебристый пистолет в плетеной коричневой кобуре из пластика. Он не поднимает головы, на гостя не смотрит. Он слишком занят — подписывает бумаги. Даже когда меня подводят к трону из резного дерева, что стоит от него слева, он слишком занят и меня не замечает. Наконец он поднимает голову. А улыбка появляется на его лице еще раньше, словно он вспомнил что-то хорошее. Он поворачивается ко мне и в ту же минуту вскакивает, будто бы удивленный и обрадованный. Я вскакиваю тоже. Мы словно сговорились разыграть спектакль и пристально смотрим друг другу в глаза. Арафат всегда на сцене, предупреждали меня. И я думаю, что сам теперь на сцене. Теперь мы оба актеры и стоим перед живой аудиторией — человек, наверное, из тридцати. Он откидывается назад и в знак приветствия протягивает мне обе руки. Я беру Арафата за руки, а они мягкие, как у ребенка. Его карие глаза навыкате горят и будто молят о чем-то.

— Мистер Дэвид! — восклицает он. — Зачем вы хотели видеть меня?