Голубиный туннель. Истории из моей жизни

Музыка играет так громко, что я не слышу Диминых слов, но мой переводчик слышит, и это главное, а мое ухо сантиметрах в десяти от его рта. Я сижу на корточках, поэтому как будто бы имею право дерзить и говорю: нельзя ли убавить музыку и не будет ли Дима так любезен снять солнцезащитные очки, потому что трудно беседовать с человеком, у которого глаза затонированы? Дима приказывает, чтобы музыку убавили, а потом раздраженно снимает очки, обнажая свои поросячьи глазки. Он по-прежнему хочет знать, что мне нужно. Я и сам хочу, если уж на то пошло.

— Я так понимаю, вы бандит, — говорю. — Правильно?

Как прозвучал мой вопрос в переводе, я знать не могу, но подозреваю, что переводчик смягчил формулировку, поскольку Дима остается на удивление спокойным.

— Мистер Дима говорит, в этой стране все бандиты. Все прогнило, и все бизнесмены — бандиты, а всякая фирма — преступный синдикат.

— Могу я в таком случае узнать, каким бизнесом занимается мистер Дима?

— Мистер Дима занимается импортом-экспортом, — говорит переводчик умоляющим тоном, намекая, что лучше в это дело не соваться.

Но других тем для разговора у меня нет.

— Пожалуйста, спросите его, что это за импорт-экспорт? Ну спросите же.

— Это неудобно.

— Ну ладно. Тогда спросите, какой у него капитал. Скажем, пять миллионов долларов будет?

Скрепя сердце мой переводчик, видимо, все-таки задает этот вопрос или вопрос вроде этого, потому что Димина свита усмехается, а сам он презрительно пожимает плечами. Ну и пусть. Зато теперь я понимаю, как дальше вести разговор.

— Ну хорошо. Сто миллионов, двести — неважно. Будем считать, что сейчас в России нажить большое состояние несложно. И если так дальше пойдет, то через пару лет Дима, вероятно, и правда станет очень богатым человеком. Сказочно богатым. Скажите ему это, пожалуйста. Я ведь просто рассуждаю.

И переводчик, очевидно, говорит, потому что нижняя часть Диминого голого лица вроде бы ухмыляется в знак согласия.

— У Димы есть дети? — спрашиваю я, осмелев.

Есть.

— А внуки?

— Это не имеет значения.

Дима опять надел очки, видимо, желая показать, что разговор окончен, вот только я так не думал. Я слишком долго угадывал верное направление, чтобы теперь останавливаться.

— Вот что я хочу сказать. В Америке в былые времена знаменитые бароны-разбойники, как Диме, конечно же, известно, сколотили себе состояния, скажем так, полулегальным путем.

С удовольствием отмечаю, что за темными стеклами очков промелькнула искра интереса.

— Но время шло, бароны старели и, глядя на своих детей и внуков, становились прямо-таки идеалистами и думали, что нужно создать новый мир — светлее и чище того, который они в свое время ободрали.

Затонированные глаза смотрят на меня не отрываясь, пока переводчик передает, уж не знаю каким образом, мое сообщение.

— Так вот о чем я хочу спросить Диму. Может ли он представить себе, что, когда станет старше — скажем, лет через десять-пятнадцать, — может ли Дима вообразить, что настанет такое время, когда и он, возможно, примется строить больницы, школы, музеи? То есть займется благотворительностью? Я серьезно. Спросите его. Чтобы таким образом воздать русским людям, которых он, в сущности… ограбил?

Авторы старых кинокомедий любили такую шутку. Двое общаются через переводчика. Один задает вопрос. Переводчик переводит. Тот, для кого переводят, внимательно слушает, потом принимается яростно жестикулировать, разглагольствует целых две минуты, а переводчик после театральной паузы говорит: «Нет». Или: «Да». Или: «Может быть». Дима не жестикулирует. Он неторопливо говорит что-то по-русски. Его группа поддержки начинает хихикать. Короткостриженые часовые у входа тоже хихикают. А Дима продолжает говорить. Наконец, довольный, умолкает и, сложив руки, ждет, пока переводчик передаст его сообщение.

— Мистер Дэвид, я очень сожалею. Но мистер Дима послал вас подальше.

* * *

Усевшись под огромной хрустальной люстрой в вестибюле нашей роскошной гостиницы «Москва», худощавый, застенчивый мужчина лет тридцати в сером костюме и в очках потягивает апельсиновую шипучку и объясняет мне кодекс поведения воровского братства, или попросту воров, известным представителем которых он является. Мне сказали, он из Диминой группировки. И может, один из тех людей в костюмах, предлагавших моему издателю застраховаться от пожара. Слова этот человек подбирает тщательно, прямо как пресс-секретарь министерства иностранных дел.

— Сильно изменились воры с тех пор, как рухнул советский коммунизм?

— Я бы сказал, воры развернулись. Сейчас, в посткоммунистическую эпоху, у них больше свободы передвижения и средства связи совершеннее, так что, можно сказать, воры расширили сферу своего влияния на множество стран.

— И какие же это страны, например?

Он бы сказал, что речь идет скорее о городах, а не о странах. Варшава, Мадрид, Берлин, Рим, Лондон, Неаполь, Нью-Йорк — в этих городах ворам удобнее всего осуществлять свою деятельность.

— А здесь, в России?