Голубка

Семеныч тянул из своего стакана и жаловался на жизнь. Он жалел о потерянной прописке в Москве, говорил, обращаясь к Лялину:

— Жена у меня молодая, институт связи кончила, здесь ей по специальности работы нет. Забрала вот детей, их двое у меня, и уехала к родне.

Галстук у Семеныча сполз набок, волосы растрепались. На подбородке и на щеках торчала рыжая редкая щетина. Лялин молча слушал, уставившись скучными глазами в стол, потом вышел, будто в туалет, и больше не вернулся. Наверное, лег спать.

Семеныч тогда обратился к Виктору, просил его все точно разузнать о прописке.

— Ты не думай, я сюда первый приехал, когда еще никого не было. Кончил МИИТ и с первой партией...

— В каком году кончал? — спросил Виктор.

— Шесть лет назад,— отвечал Семеныч.— У меня диплом был лучший на курсе, предлагали аспирантуру. А я рвался сюда. И зарвался. Потерял семью да и вообще перспективу. Опустился, как видишь.

— Возвращайся к семье,— сказал Виктор.

— Правда? — спросил Семеныч.— Ты считаешь, нужно все бросать и ехать?..

— Конечно.

— Ты бросил бы на моем месте?

Виктор подумал, сказал:

— Человек должен быть на своем месте, это я давно понял. Иначе он робот, исполнитель, а никакая он не личность. Это и меня касается, только со стороны всегда видней...

Когда Лялин и Виктор проснулись, Семеныча уже дома не было. Стыдился ли он вчерашнего своего состояния, а может, работа требовала, он поднялся до света и уехал на дальний пикет.

— На пикет так на пикет,— сказал Лялин, садясь в «газик».— Как говорят в Сибири: сто километров не расстояние, сто рублей не деньги... Поедем посмотрим, что понастроил уважаемый хозяин.

При этом Лялин усмехнулся:

— Не хозяин он, тряпка. Сбежит он отсюда. А я бы его сам погнал, такие нам не нужны.

— А какие вам нужны? — спросил Виктор. Его уже начал раздражать Лялин.

Лялин не замедлил с ответом, и на тон Виктора он как будто не обратил внимания. Он сказал:

— Только не такие. Есть много других, серьезных, полезных для нас людей. Геннадий Петрович Мухин, например. Тоже после студенческой скамьи, а как развернулся в условиях стройки! Кстати, не сегодня-завтра Мухин приедет из Москвы, будем здесь чествовать его. Заслужил. Вот на кого вам, Смирнов, нужно равняться.

В разговорах Лялин часто упоминал Мухина.

— Далеко пойдет Геннадий Петрович, дайте срок. Глядишь, через пять лет станет главным инженером большой стройки. А этому хлыщу,— он кивнул неопределенно головой,— штаны протирать в конторе, героически коптить небо в столице, вот чего ему недостает.

— А может, ему работа не нравится? — спросил Виктор.

— Ясное дело,— усмехнулся Лялин; он сидел, завернувшись в свой полушубок, и глядел в окно.— Легче где-нибудь включать да выключать, сто двадцать получать, да ни за что не отвечать!

Шофер-парнишка прямо закатился от смеха.

— Ведь может статься, что он окажется не на своем месте,— упрямо повторил Виктор.— Вы же с ним не поговорили по-человечески.

— Да бросьте,— сказал резко Лялин.— Я нытиков и бегунов за сто верст нюхом чувствую. Никто нас не спрашивает, где наше место, когда нужно работать. Вот я вам расскажу, как я попал в постройком. Был я молодым, все больше по комсомольской линии. Кончил заочный, решил идти на производство. А руководители против. «Мы свои кадры,— говорят,— разбазаривать не можем. Хотите быть директором Дома спорта?» — «Нет,— отвечаю,— не хочу».— «Ладно,— говорят.— Жди. Найдем твое место в жизни».

Через какой-то срок вызывают, спрашивают:

«Объединенная Сельхозтехника вас не интересует?»

Отвечаю, что не интересует, что хочу на производство.

«Может, пойдете начальником отдела связи? Мы смотрели,— говорят,— ваше личное дело, вы же в армии связистом были?»

Смех один. Был связистом в армии — значит, теперь должен стать начальником почты. Где логика, спрашивается? Но тогда мне говорят:

«Это похоже на саботаж. Если бы мы не знали, с кем имеем дело, мы бы разговаривали иначе. Пойдете в постройком по быту».

Вот и весь разговор. Я подумал да и согласился.

Семеныч их встретил на самом дальнем пикете, показал границы работ. Лялин по объекту не ходил, а бегал в своих высоких сапогах, как в скороходах. Виктор едва поспевал за ним.

— Я эти места знаю,— говорил он на ходу.— Тут прежде ягода росла, княженикой называется. Действительно, княжеская ягода!.. А теперь станция, поезда пойдут...

Подошел Семеныч, тоже в сапогах, в ватнике, сутуловатый, весь какой-то нескладный. Он сказал простуженным голосом:

— Там вас механизаторы хотели видеть. Из четвертой мехколонны.

— Чего они хотят? — спросил недружелюбно Лялин. Он теперь говорил с Семенычем сухо, небрежно.

— Не знаю,— отвечал тот, кашляя.— Если вы не пойдете, я им передам, что вы не успели.

— Жаловаться будут или просить о чем?

— Не знаю,— повторил Семеныч.

Механизаторы жили в вагончиках, в один из них Семеныч привел Лялина и Виктора. Два пожилых человека поднялись им навстречу, один был горбат и невысок ростом. Он приветливо произнес:

— Очень рады, что зашли. Может, чайку попьете? У нас сейчас обеденный перерыв.

В вагончике было уютно, тюлевые занавески, стены крашены масляной краской в голубой цвет.