Голубка

— Тут тебе не океан, а гостиница,— говорит он еще.— Успокойся, дружок.

— Дружок? — кричит Слава.— Вот как врежу по-дружески! Сделаю асимметрию.

Слава вырывает, наконец, руку, безумно смотрит на Виктора, приближая свое лицо. Может, он сейчас ударит головой в зубы?

— У тебя что?.. Родители богатые, что всю жизнь на лекарства работать будут? — спрашивает Слава, оттесняя Виктора назад.

Виктор понимает, что сейчас последует удар. Он старый детдомовец, он прошел через все. Когда бьют, больно только вначале. Потом удары только слышишь, не чувствуешь.

Так он думает, быстро, помимо своей воли соображая, как ударят и успеет ли он ответить.

Он прислоняется к стене, ждет.

— Слава! — кричит маленькая женщина, и с ней появляются два милиционера.

Слава тяжело дышит и глядит в пол.

— Везли? — говорит он, шмыгая носом.— А теперь вон как. С милицией...

Он размахивает часами и с силой хлопает их об пол.

— Вот вам. Видели? А больше и ничего.

Он поднимает часы, подносит их к уху и не торопясь уходит по коридору.

Виктор остается один. Он стоит у окна, с неприязнью думает о себе.

Он думает, что он испугался. Противно. Сейчас бы пойти поговорить с кем-нибудь, хоть письмо написать, да в общем-то некому. Разве только бывшему командиру роты Кузьменко? Что-нибудь в таком роде: «Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, вот и приехал на Ярскую ГЭС. Еще толком ничего не видел, один котлован. Основное сооружение, как тут называют. Пятый год идет стройка, но и на нашу долю работы осталось. Я слышал, как кто-то сказал: «Чем дальше в лес, тем больше ГЭС». Это правда. Сейчас наступил ответственный период, в плотину идет большой бетон, много техники. Я доехал от гостиницы до управления котлована. Сверху стройка напоминает гору небоскребов. Вертикальные блоки, эстакада, костры через морозный туман. Но что к чему, тут сразу не разобраться, нужно поработать. Много таких ребят, как я, только отслуживших. Работают где придется. Где я буду работать, пока не знаю, у меня ведь диплом строителя...»

Старший лейтенант Кузьменко был ненамного старше Виктора, иногда они разговаривали о жизни. Оба любили читать, брали друг у друга книги, особенно их интересовали стихи. Они до хрипоты спорили, кто лучше: Маяковский или Есенин? Это было время, когда все почувствовали, что их интересуют стихи. Поэты попадались разные, но они читали всех, и радовались, и старались понимать стихи, и им казалось, что они действительно все понимают. Потом Кузьменко уехал в Крым отдыхать и там женился на медсестре. По приезде он пригласил Виктора домой на воскресенье. Они сидели втроем и пили водку. Виктора поразило, что молодая жена пила не меньше мужа. Она, нисколько не смущаясь, любовалась Виктором, говорила ему:

— Солдатик... ты красивый, ты хороший.

Он оглядывался, замечая женские вещи, брошенные на стул, и искусственную косу, висящую на спинке кровати. Он удивлялся этой искусственной косе, что так вот ее прицепляют и носят или оставляют на спинке кровати. Он вдруг подумал, что старшему лейтенанту не повезло, жена его просто обманет.

«Разве можно так жениться?» — серьезно огорчаясь, думал он. Он заторопился в часть.

— Солдатик, посиди, ну, солдатик...— шептала жена Кузьменко, глядя Виктору прямо в глаза. Ласково до головокружения. Но старший лейтенант и этого не понял. Добродушно усмехаясь, он сказал:

— Машка, пожалей человека... Он в увольнении, он должен идти. Но он придет еще к нам. Виктор, ты приходи, не стесняйся. Ладно?

— Приходи, солдатик, — сказала кузьменковская Машка и поцеловала Виктора в щеку.

— Ладно,— хрипло ответил Виктор, словно выполняя приказание, и потом бегом шел до части, не мог опомниться. «Никогда не буду жениться. Никогда, до тридцати. Нет, до сорока лет».

«Товарищ старший лейтенант, как вы живете, как супруга? Я пока живу в гостинице, но потом, может быть, устроюсь в общежитие. Все будет нормально, я ко всему привык, важно устроиться работать по специальности строителя. Потом вам еще напишу...»

— А вы кто? — спрашивает его та самая маленькая женщина, подойдя так тихо, что он вздрогнул.— Вы тоже после армии?..

Она смотрит на него снизу вверх. У нее черные брови, черные блестящие глаза.

— Да, я приехал...— говорит Виктор, пожимая плечами и чувствуя неудобство, что сказать ему больше нечего. Откровенничать с этой женщиной ему не хочется, все, что связано с пережитой сейчас сценой, вызывает в нем раздражение.

Маленькая женщина говорит:

— Вы здесь живете? Вы бы пошли куда-нибудь, пока... пока они такие, не протрезвились, а?

— Куда, например? — сдержанно спрашивает Виктор, как бы говоря: «Ну что еще вы ко мне пристали?»

— Да,— произносит женщина, понимая его раздражение, как бы извиняясь. — Да, сегодня холодно. Вот что, приходите вы к нам в девятнадцатое общежитие. Восьмая комната. Я здесь политрук, зовут меня Кира Львовна. До свидания. Мы рады свежим людям.

«До свидания» она говорит почти равнодушно и уходит, тут же, наверное, забыв про Виктора.

Вечером он пришел в девятнадцатое общежитие.