Голубое марево

— Понятно… — Догадка, которая возникла у Едиге, оправдалась.

— Ну и умник же наш Халел!.. Нашел причину!.. Что девушка — не человек, что ли? Не имеет права смотреть вокруг, выбирать — парню позволяется, а ей нет? Вот если бы господь бог оповещал заранее: «Тогда-то и там-то познакомишься с таким-то, он — твоя пара на всю жизнь»…

— Если бы…

— Если бы они познакомились, когда Заде было шестнадцать-семнадцать лет!.. А она уже заканчивала второй курс… И до того не взглянуть ни разу на какого-нибудь парня, не сходить с ним в кино, не потанцевать на вечере — как можно от нее такое требовать? Почему Халел не хочет этого понять? Не сказал этого себе с самого начала?.. И вдруг, на половине дороги, решил, что Зада, видите ли, недостаточно для него чиста?.. Разве это по-мужски?..

— Целиком с тобой согласен, Кенжек. Но Халела винить не берусь. Тут должна быть какая-то причина, которая нам не известна. Ни с того ни с сего от любимых не отказываются.

— Причина, причина… — Кенжек взмахнул рукой, отметая все возражения. — Причину я назвал. Только это не причина, а повод. — Он угрюмо помолчал, упершись локтями в колени. — Я все хочу спросить, да как-то неловко… — Он бегучим, ускользающим взглядом коснулся лица Едиге. — Но раз мы завели разговор… По какой причине ты бросил Гульшат?

— Кто бросил?

— Ты.

— Кого?

— Как это — кого? Гульшат! У тебя ведь нет, наверное, таких отговорок, как у Халела? Она ни с кем не дружила до тебя? Верно?

— Верно. — Сердце у Едиге забилось, застучало. — Она до меня даже целоваться не умела толком. Это мои уроки, всему обучилась… То есть — как целоваться, я это хотел сказать. Способная ученица, талантливая, что правда, то правда.

Кенжек смутился, покраснел.

— Думаю, всю жизнь будет вспоминать меня с благодарностью, — продолжал язвить Едиге.

— Дружище… Не то ты говоришь… Не то, нет… — замотал головой Кенжек. — Не надо марать грязью чистую душу…

— Sie ist leichtsinniges Mädchen[11], — сказал Едиге. Оказалось, некоторые слова легче произнести на чужом языке. — И сейчас гуляет с нашим бравым Бердибеком. Тебе этого мало?.. — Он едва вытолкнул из себя две последние фразы — вытолкнул, выдавил. Хотя Кенжеку все это и без него было известно.

— Эх!.. — взорвался Кенжек. — А еще литератор, еще собираешься заделаться писателем! Инженер человеческих душ… А не сумел понять даже самого близкого человека! Откуда ты взял, что она с Бердибеком?

— Давай прекратим этот разговор, — Едиге пару раз ткнул кулаком подушку, повернулся на бок и натянул до самых ушей сползшее одеяло. — Пора спать.

— Ну, нет. Я должен разобраться. — В голосе Кенжека зазвучали решительные ноты. — Должен, слышишь? И не ради тебя, а ради этой девушки!

— Она тебя о чем-нибудь просила?

— Нет. Я сам обо всем догадался без ее слов.

— Не слишком же ты догадливый. — Едиге повернулся лицом к стене, показывая, что продолжать разговор не намерен.

— Послушай, дружище… — Кенжек пересел поближе, опустил руку на прикрытое одеялом плечо Едиге. — По-моему, она так ведет себя нарочно… Чтоб ты ревновал. Я собственными глазами видел — вчера вечером иду, а она стоит рядом с нашей дверью…

— Стоит и дожидается Бердибека, — хмыкнул Едиге. — Его дверь-то напротив.

— Да, она стояла ближе к той двери, что напротив.

— Вот теперь ты рассказываешь правильно. Ты честный человек, старина, и не сворачивай с прямого пути до самой смерти.

— Погоди ты. Не в том дело, перед какой дверью… Как она стояла — вот что важно… А стояла она, как будто ждала кого-то, хотела попасться на глаза, понимаешь? Иначе с чего бы ей так, без дела, стоять?.. Увидела меня, и только тогда в дверь постучалась. Она ведь могла бы и сразу постучать, верно? Тебя она ждала, дурень, с тобой встретиться хотела.

— Это еще не доказательство, — сказал Едиге. И подумал: «Ай да Кенжек! Ай да старина Кенжек!..»

— Доказательство! И самое прямое! Дверь-то была, оказывается, заперта. Я потом проверил, когда она ушла. Теперь понимаешь — зачем ей было стоять перед закрытой дверью?

— Если ей нравится один, почему она гуляет с другим? — помолчав, мрачно проговорил Едиге. — Кто ее заставляет?

— Гуляет!.. Словцо-то какое! Тут думай, что захочешь. А факты — вещь серьезная. Ну, были они два-три раза в кино — что дальше? Всему конец?

— Друг мой Кенжек, известно ли тебе, что сказал Юлий Цезарь о своей жене?

— Нет, неизвестно.

— Загляни в Плутарха или Светония.

— Так ведь то сказано про жену…

— Не имеет значения. Та, которую любишь, должна быть еще ближе. Здесь — любовь, там — в какой-то мере уже привычка.

— Не напирай на меня со своими Плутархом и Светонием! Гульшат тут ни при чем.