Голубое молчание

Маша ткнулась лицом в плечо отца; она ничего не видела и ничего не слышала.

Сердце ее не обмануло…

XII

… Сумерки. Пожалуй — поздние сумерки, небо почти черное. Луг. На заднем плане, за изгородью, сделанной из легких березовых жердочек — табун лошадей. Все они тянут неестественно-длинные шеи в небо, в сторону, к земле… Их так много, что головы последних лошадей переходят в серо-бурую полоску и скрываются за горизонтом. Справа кривятся полуразвалившиеся крестьянские хатенки. На переднем плане вырвавшаяся из табуна лошадь фиолетово-черного цвета с развевающейся гривой, с дико-округленными красновато-желтыми глазами и синими белками. Ее ноги так тонки, что кажется — мгновение — они подломятся и тяжелое тело рухнет на притоптанный бурый луг. Она дрожит мелкой и нервной дрожью. Она остановилась только на миг, чтобы решить: куда бежать? вправо? влево? прямо? или назад? Ее шея перекручена, как спираль — так далеко закинута голова с приложенными, как у зайца ушами. Высоко, высоко в небе плавает ярко-красный коршун…

XIII

— Подожди! — остановил Илья разболтавшегося Горечку, — Слышишь, говорят о ней…

Сунув подмышку спинку стула, Илья повернулся ухом к соседнему столику, за которым сидели двое незнакомцев; один — массивный и чернобородый, отхлебывал кофе и говорил, другой — молодой человек лет двадцати шести, в очках, с прыщиками на лице — внимательно слушал.

Все сидели в кафэ напротив Музея Изящных Искусств.

— … Отсутствие органической идеи и общая композиционная расхлябанность губит картину окончательно, — говорил чернобородый, облизывая губы и видимо с удовольствием слушая самого себя.

— Говорят, он два года работал над нею, — вставил его собеседник, — а впечатление такое, точно за два дня наляпана… Вот к чему приводят поиски молодого стиля: одни иллюзии! Палитра яркая, а правды нет.

— Да-да, — согласился чернобородый. — Уход от правды, от реальности. Как ни крутись, брат художник, а мир-то все-таки реален, и незачем его мистифицировать. А ведь все эти Матиссы да поборники их, Кремневы — всё это бесплодные мистики, и гнать их надо с выставок в три шеи…

— Знаешь, все-таки, что хорошо в картине?

— Ну-ка!

— Впечатление! Какая-то жуть охватывает, если смотреть серьезно…

— Жуть? Хе-хе… Какая жуть? Откуда она?

— Нет, я без шуток, — мотнул подбородком молодой человек. — Ужас кругом. Какой-то, я бы сказал, живописный террор… Нет, нет, впечатление есть, что ни говори…

— Чорт возьми, да разве во впечатлении дело? Дело в жизни, в действительности, в жизненной правде, в реальности… А то впечатление, впечатление! Чушь! Выпьем за упокой «Сумерек»!

Они громко рассмеялись и чокнулись чашечками с кофе.

— Пойдем! — дернув за рукав Горечку, приказал Илья.

И они вышли на улицу…

— Илюша! — позвал Горечка. — Может дернем по одной? А? Всё равно нехорошо. Мы, брат, с тобой двое отверженных. Нам терять нечего. Всё, что у нас есть — с нами, в наших душах и сердцах. Как говорится — Omnia mea mecum porto… Чорт с ним и с искусством! Дернем? А?…

Болела голова. Мучило похмелье. Илья открыл глаза и сразу всё вспомнил.

— А-а-а… — застонал он и мгновенно вскочил на ноги.

Митрофановна с утра куда-то ушла. В ее комнате, возле кровати на полу безмятежно раскинулся на куче старого тряпья обалдевший от вина Горечка. Илья попробовал его разбудить, но ничего не вышло. Горечка мычал чепуху, и в сознание не приходил.

Выбившаяся рубашка Ильи разорвалась до живота. Подметка на одном башмаке оторвалась и при каждом шаге звонко шлепала, мешая ходить. Волосы скатались в комок и голубые глаза заволоклись мутной поволокой.

Приехала Ариадна.

— Что с тобой?! — в ужасе спросила раскрасневшаяся хорошенькая Ариадна, увидев Илью. —- Болен?

— Нет, просто пьян, — охрипшим голосом ответил Илья.

Снимая шляпку и пальто, она спросила:

— С радости?

Илья рассмеялся.

— Изволишь еще издеваться? Не ждал я от тебя, Ариадна, этого. Водки хочешь?

— Налей немножко. Зачем же издеваться? Твоя вещь имеет успех.

— Да ты — что?! — в бешенстве крикнул Илья. — Тебе удовольствие доставляет что ли мучить меня?

Ариадна испуганно отпрыгнула и прижалась к стене.

— Сумасшедший… — прошептала она. — Или вдребезги пьян! Ты газеты читаешь? Читал, как твою картину расхваливают?

Илья едва не выронил бутыль. Очумело сел на стул.

— Большую будущность тебе пророчат. На, вот… читай!

Она достала из кармана пальто свежий номер «Известий» и бросила Илье на колени.

— Третья страница. Подвал! — сообщила Ариадна, поправляя прическу и подходя к нему.

Илья развернул газету, нашел подвальную статью с заголовком «Юбилейная выставка советских художников». Быстро пробежал несколько абзацев…