Читаем Голубое сало полностью

Вспомни великого Вернадского: L-гармония не связана с чистотой крови. Твои квазимедитации с Иваном и последующее совместное кровопускание – полное хушо бадао.

Минус-директ этого дикаря – два плюс-наших-плюс-директа. Я не боюсь твоего тибетского ножа для кровопускания в форме хвоста ласточки, но мне жалко твою юную кровь, беспричинно утекающую в землю. Лучше мои губы будут отсасывать ее.

И вообще – хватит о телесном. Это наша разница в возрасте скрипит в моих биофилологических суставах.

Ты счастлив – у тебя в запасе есть целых 12 лет. Как это много, рипс нимада!

Пишу без зависти.

За три года нашей аферы ты успел заметить, что, несмотря на гнойный характер, я сохранил детскую способность искренне радоваться за близких мне людей.

А ближе тебя, шагуа, у меня только мое бледное тело с перманентно пылающей простатой.

Но хватит о бэйцаньди. Пора о приятном: фудпровайдинг здесь топ-директ. То есть просто – ни ха табень. И очень лаконичный повар, не гарнизонный, хоть и в форме сержанта.

Оцени, пиявочка моя, МЕНЮ на сегодня:

Frühstück

Кленовый сок

Поридж-ламинария

Овечье масло

Овсяный хлеб

Кофе N

Кофе TW

Зеленый чай

Lunch

Ржаные гренки с козлиным мозгом

Салат из луговых трав

Куриный пресс-бульон

Филе нутрии с молодым бамбуком

Фрукты

Ежевичный blub

Трапеза

Кумыс

Ван тан суп

Ватрушка со пашеном

Повечерие

Березовая пульпа с мамалыгой

Сбитень имбирный

Родниковая вода

Коэффициент L-гармонии такого меню – 52–58 единиц по шкале Геращенко. Not bad, правда? А вчера на lunch подали клон-индейку под красными муравьями, что вызвало у меня приступ фиолетовой ностальгии.

Помнишь банкет в ASIA-центре по случаю split-фальжирования макросом ХЭТАО весеннего плюс-инкома?

Ты был тогда в минус-директе из-за этого лао бай син Злотникофф, поэтому наверняка ничего не помнишь, кроме его платиновых волос и жирных ручищ, которыми он тискал тебя возле обелиска.

А я в тот гнилой вечер целиком отдался гастрономии.

Общеизвестно, что повара в ХЭТАО – не бумажные тигры и не девушки, рисующие цветы цзы-динсянхуа рогом буйвола на поверхности озера Чжан.

После вербальной интродукции и раздачи шкатулок, когда на полуторатонной голубой клон-черепахе выехала несравненная Мяо Ма и запела “Седую девушку”, я присох и створожился: опять китайщина, рипс лаовай, никуда от нее теперь не денешься.

Представил: сейчас 38 юношей растворят сандаловые врата, стукнет серебряным посохом церемониймейстер и на нас обрушится тоталитарная мощь китайской кухни.

Но вместо этого – зеленая сенсор-wave, Булонский лес, le triomphe de la cuisine française: гиперустрицы, семга с паразитами, сиамские телята с трюфелями, землеройки с маком, белужья икра в розетках из лунного льда, буйволиные почки в сгущенной мадере, седло носорога под синим лазером и – любимая моя, простая, как улыбка репликанта, сочная, как жизнь, – клон-индейка под красными муравьями.

У ХЭТАО она была громадной, здесь же поскромнее – кг на семьдесят.

В тот вечер я рвал белое мясо и бодро хрустел муравьями, заливая свою M-ревность “Мытищинским 2222” (500 новых юаней бутылка).

Ты знаешь, из белых вин я предпочитаю старые подмосковные, а красные – тут уж глотка не сделаешь без албанских. Но тогда я не пил красного из L-принципа.

Когда ты уехал с Злотникофф на лифте, чтобы сделать ему в барокамере малый тип-тирип, подали десерт. Это был громадный круглый торт – подробная модель Луны, на которую у ХЭТАО большие виды (они уже перекупили у бразильцев здание разрушенного “Хилтона” в море Покоя). Торт парил над вибропластиной, музыка которой подействовала на меня возбуждающе.

Одним из первых я вонзил нож в торт, вырезал огромный кусок, взял двойной “Albogast”, потом водки “Катя Бобринская”, потом слоеный ликер “Семь цветов радуги”, затем опять “Albogast”, “Napoleon O. X.”, “Myer’s Planters Punch”, “Дядя Ваня”, “Cusam samroju”, и все кончилось помнишь чем.

Рипс!

Я не извинюсь ни перед тобой, ни перед Злотникофф даже на смертном одре. Это принципиально, бровеносец мой гибкий.

А свиноматка Злотникофф будет вечно помнить мой тепель-тапель.

Я zanuda?

Пора прервать T-вибрации и выбросить мороженого ежа из своей узкой постели.

Клон-голубиная почта – потрясающее изобретение наших военных, доложу я тебе. Клон-голубятней заведует ефрейтор Неделин. Она запирается на стальную дверь. И в этом есть резон, рипс. Существа, которых выращивает кривоногий Неделин, вовсе не напоминают невинную голубку Пикассо, голограмма которой парит перед входом. Они размером с орла, их желтые глаззззззззза светятся в темноте. Роговой клюв может спокойно проломить череп ефр. Неделину. Твари растут как грибы, Неделин кормит их пресс-крысами и XL-протеином. Они морозостойки, неприхотливы и дальнобойны.

И никогда не спят.

Перейти на страницу:

Все книги серии Весь Сорокин

Тридцатая любовь Марины
Тридцатая любовь Марины

Красавица Марина преподает музыку, спит с девушками, дружит с диссидентами, читает запрещенные книги и ненавидит Советский Союз. С каждой новой возлюбленной она все острее чувствует свое одиночество и отсутствие смысла в жизни. Только любовь к секретарю парткома, внешне двойнику великого антисоветского писателя, наконец приводит ее к гармонии – Марина растворяется в потоке советских штампов, теряя свою идентичность.Роман Владимира Сорокина "Тридцатая любовь Марины", написанный в 1982–1984 гг., – точная и смешная зарисовка из жизни андроповской Москвы, ее типов, нравов и привычек, но не только. В самой Марине виртуозно обобщен позднесоветский человек, в сюжете доведен до гротеска выбор, стоявший перед ним ежедневно. В свойственной ему иронической манере, переводя этическое в плоскость эстетического, Сорокин помогает понять, как устроен механизм отказа от собственного я.Содержит нецензурную брань.

Владимир Георгиевич Сорокин

Современная русская и зарубежная проза
De feminis
De feminis

Новые рассказы Владимира Сорокина – о женщинах: на войне и в жестоком мире, в обстоятельствах, враждебных женской природе.Надзирательница в концлагере, будущая звезда прогрессивного искусства, маленькая девочка в советской больнице, юная гениальная шахматистка, перестроечная студентка и другие героини сборника составляют галерею пронзительных, точных, очень разных портретов, объединённых одним: пережитое насилие необратимо меняет их, но не стирает, а только обостряет их индивидуальность.Сорокин остаётся собой – выстраивает карнавальные антиутопии, жонглирует цитатами из канонической русской литературы и овеществляет метафоры – и в то же время продолжает двигаться в новом направлении. Всё большее сочувствие к свидетелям и невольным участникам великих геополитических драм, повествовательность и лиризм, заданные "Метелью" и продолженные в "Докторе Гарине", в "De feminis" особенно заметны.Чуткий к духу времени и неизменно опережающий время в своих оценках, Владимир Сорокин внятно выступает против расчеловечивания антагонистов.

Владимир Георгиевич Сорокин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги