Голубое стекло

Куда там автобусам! Мы сразу же остались позади.

К полудню мы приехали к горе Нартух. Калмыков уже поджидал нас у дороги. Он сидел на камне и читал газету, а рядом паслась стреноженная лошадь.

— Поднимемся наверх! — показал он на вершину.

Мы — пятьдесят человек, — всё ещё ничего не понимая, неровной цепочкой начали подниматься по склону. К нам присоединились и шофёры автобусов.

Калмыков шёл впереди. Я старалась не отставать от него.

— Бетал, — спросила одна из курсисток, худенькая черноволосая кабардинка, — куда ты нас ведёшь?

— На Нартух.

— Зачем?

— Это единственное место, откуда сразу видны и Эльбрус и Казбек.

— Так мы же горянки, — сказала девушка.

— Ну и что?

— Мы знаем Приэльбрусье, как свои собственные аулы. Мы по сто раз видели и Казбек и Эльбрус.

— Я знаю, что видели. Я сам их видел ещё больше твоего.

— Так зачем ты нас ведёшь снова смотреть?

— Потому что вы их никогда не видели по-настоящему.

— Как это — по-настоящему?! — в голосе девушки послышалось возмущение. — Что мы — слепые, что ли?

— Нет, почему слепые, — сказал Калмыков. — Вы знаете здесь все камни, все тропинки. Вы торопливо пробирались по ним в соседний аул или на базар в Нальчик. Ваши парни ходили по этим горам за табунами коней, за отарами овец. Вы всегда были озабочены и смотрели только под ноги, а головы поднимали только для того, чтобы взглянуть — не собирается ли гроза. Верно я говорю?

— Верно, Бетал.

— Вас всё время занимали дела, заботы… Много у тебя было свободных дней? Таких, чтобы вообще ничего не делать?

Девушка усмехнулась.

— А вот сегодня у вас и у меня такой день. И мы отдадим его красоте.

Больше девушка ни о чём не спрашивала.

Через час мы были на вершине Нартуха. Здесь начинались альпийские луга и зеленели большие поля кукурузы. Видимо, нас ждали, потому что горело два костра и в больших котлах-казанах варились свежие початки кукурузы. На расстеленных на лугу кошмах лежали буханки хлеба и круги овечьего сыра. Мальчик и старик — сторожа кукурузного поля — открывали бидоны с молоком.

— После похода нужно поесть, — сказал Бетал и первым уселся на кошму.

Каким вкусным показались нам мягкий душистый хлеб, острый сыр и ещё тёплое парное молоко! А более нежной кукурузы я в жизни своей не пробовала!

За шутками, разговорами, рассказами незаметно повечерело. Но мы так и не увидели ни Эльбруса, ни Казбека — дали в этот вечер были затянуты дымкой. В ней таяли даже ближние горы. Мы ждали, что Калмыков вот-вот скомандует „по машинам“ и сошлётся на неважную, туманную погоду. Но он разговаривал то с нами, то со сторожами, которые всё подбрасывали хворост в костры, а когда совсем стемнело и с гор потянуло холодом, он попросил спуститься к автобусам и принести одеяла. Да, да, в машинах, оказывается, были припасены одеяла и чёрная бурка Бетала.

— Вы всё увидите утром, когда солнце начнёт подниматься, — сказал он, заворачиваясь в бурку.

Ночь, как обычно в горах, свалилась лавиной. Мы заснули у жарких костров, сами не заметив как.

А утром…

Знаешь, словами просто не передать волшебства того, что распахнулось перед нами. Весь вчерашний туман, ещё более сгустившийся ночью, вдруг начал оседать, редеть, исчезать куда-то, и из этой мглы сумрачно выступили тёмно-синие и фиолетовые горы. Потом неожиданно справа от нас розовым цветом вспыхнули две вершины Эльбруса, и следом за ними так же розово загорелась слева вершина Казбека, на которой сидело плотное белое облако. Свет спускался всё ниже, и через несколько минут в переливах розовых, алых, голубых, синих красок засияло ещё с десяток вершин. Впечатление было такое, будто кто-то тянул вниз невидимый занавес и он открывал одну из красивейших в мире панорам.

Через несколько минут весь Кавказский хребет был перед нами.

А потом взошло солнце…

Это нужно самому видеть. Ни один художник самыми тонкими оттенками красок не передаст невесомость горного ₍ воздуха, зелень альпийских трав, белизну снегов, огромную тишину утра, головокружительно высокое небо, блеск солнца, которое из красного быстро превратилось в жгуче-золотое…

Прошёл, наверное, час, прежде чем мы пришли в себя и заговорили… И всё это время Бетал неподвижно стоял в своей распахнутой бурке, как бы впитывая в себя прохладу воздуха, свет солнца, тишину ну и очарование того, что лежало вокруг.

Когда мы заговорили, он повернулся к нам. Взгляд его был задумчив. Брови слегка сдвинуты к переносице.

— Вот наш Кавказ, — сказал он.

К нему подошла девушка, та самая, что поднималась рядом с ним на Нартух.

— Я не знала, что он такой. Ты правильно сказал, Бетал, я ходила, опустив голову вниз. Теперь я вижу. Спасибо тебе.

— И тебе спасибо, что поняла, — ответил Бетал.

Вот так прошёл один из наших воскресных дней. Таким я запомнила Бетала тогда и так помню до сих пор.

Татьяна Михайловна допила кофе. Я тоже допил свою чашку.

— Ещё? — спросила она.

— Нет, спасибо.

— Теперь скажи откровенно — ты хочешь написать о Бетале?

— Не знаю ещё, — сказал я.