Голубой бриллиант (Сборник)

перестройки. По этому поводу Маша заметила:

- Вот он - настоящий рейтинг отношения народа к

"вождям", а не та ложь, которой пичкают телезрителей

фальшивых дел мастера социологических исследований.

На дачу приехали, когда цвели вишни и только-только

распускалась сирень. На все лады заливались птицы.

Особенно усердствовали неутомимые зяблики и садовые

славки. Им подпевала зорянка: то умолкала, то снова

насвистывала свой незатейливый мотив, перелетая с ветки на

ветку. Осторожная, но не пугливая, она позволяла людям

рассмотреть ее брачный наряд - ярко-оранжевую манишку.

- Твоя однофамилица, для тебя поет-старается, - сказал

Иванов, кивком головы указывая Маше на серенькую пичужку с

малюсенькими глазками-пуговками на круглой головке. Маша

плохо разбиралась в птицах, хотя трясогузку могла отличить от

синицы и воробья от зяблика. В Москве в это время в

Останкинском парке выводили свои рулады соловьи. Здесь же,

в семидесяти километрах на север от Москвы, они еще

помалкивали. Зато неугомонные и вездесущие дрозды-

белобровики, певчие, дерябы "отбивали" утренние зори,

тщетно пытаясь подражать соловьям. Алмазные росы

сверкали в лучах солнца на желтых нарциссах и на бутонах

еще не распустившихся ранних темно-красных пионов.

Вопреки всем невзгодам и напастям природа жила по своим

извечным законам, хотя неразумные двуногие эгоисты

постоянно пытаются помешать естественному ходу ее

жизнедеятельности. Весна торжественно справляла

пробуждение природы, выставляла напоказ ее жизненные

силы и нерукотворную красоту, и человек хоть на короткое

224

время отвлекался от бремени житейских забот и бед и находил

в душе своей мимолетную радость и восторг окружающим

миром, его божественным совершенством.

Алексей Петрович всего лишь второй раз был на даче

Зорянкиных - первый раз в конце апреля, когда природа

только-только пробуждалась от зимнего сна. И теперь, пока

Маша и Лариса Матвеевна готовили завтрак, он подвесил

гамак и сооружал между двух берез качели для Настеньки,

которая ни на шаг не отходила от него, все щебетала,

восторгалась и гамаком, и качелями.

Машу же не покидало возбуждение, охватившее ее в

четыре часа утра. Напротив, оно как бы даже усиливалось,

хотя уже и без тревожных предчувствий. Во всех ее действиях

и движениях сквозили приподнятая торопливость и

окрыленность, стремление поскорей отозваться на смутный,

но неукротимый зов, боязнь куда-то опоздать. И это "куда-то"

называлось Копнино, где она побывала минувшей ночью на

вселенском соборе и слушала трубный голос преподобного

Сергия Радонежского. Она все еще находилась во власти

странного, но до осязаемости четкого сновидения,

воспринимала его как пророчество, как веление вселенских

сил. В Копнино Маша отправилась вдвоем с Алексеем

Петровичем. Настеньку с собой не взяли: воспротивилась

бабушка, считая такую прогулку для девочки утомительной. У

Маши было приподнятое настроение, она шла легко,

стремительно, и лицо ее сияло блаженством и радостью. От

дачи к Копнину вела неширокая лесная просека, по которой в

пору сенокоса проходил трактор с прицепом, груженным

сеном. Из чащи справа и слева с шумом выстреливали

дрозды. Где-то свиристела пеночка-веснянка, но ее тоненький

мелодичный голосок заглушала своей трескотней пеночка-

трещотка. По обочине просеки сверкали золотые головки

купавы. Маша походя сорвала три цветка и поднесла к лицу,

понюхала.

- Какой тонкий, едва уловимый аромат. Скоро зацветут

ландыши.

- А, между прочим, и купава, и ландыши занесены в

Красную книгу, - дружески напомнил Иванов.

- Ландыши - да, а вот купава - извини, не знала.

День разгорался теплый и тихий. Солнце разбрасывало

по лесу золотистые блики. Густой аромат молодой листвы,

225

свежей травы и цветов пьянил, радовал. Маша взяла Иванова

за руку и энергично потащила за собой приговаривая:

- Не отставай, прибавь шагу, быстрей, быстрей!

- А зачем спешить, куда спешить? Дай насладиться

природой. - Иванов не мог понять ее неукротимого

стремительного бега. Да она и сама не понимала, что с ней

происходит, какие магниты влекут ее к заветной поляне. Она

была в состоянии необъяснимого порыва, и Алексей Петрович

едва поспевал за ней.

- Там насладимся, там моя родина, там нас ждут, -

запыхавшись, восторженно говорила она, устремив вперед

разгоряченный взгляд. Большие глаза ее лихорадочно

искрились.

- Кто нас ждет? - недоумевал Алексей Петрович.

- Наши колокольчики, ромашки, фиалки, незабудки,

ландыши.

- Но их еще нет, их время не подошло. Они зацветут

попозже.