У Майи ломило в висках. Наклонившись над унитазом, извергая последние остатки содержимого желудка, она мечтала убить свою мать.
Десять минут, не больше. Майя в изнеможении присела на край ванны. Она пробудет здесь еще десять минут, потом вернется к остальным и будет вести себя как ни в чем не бывало. Майя поняла, что не сможет поделиться своей тайной ни с кем, кроме Мориса. Она попыталась расслабиться и ни о чем не думать. Взглянула на часы. Прошло уже четырнадцать минут. Дверь ванны слегка приоткрылась, и сквозняк донес до нее запах рвоты, смешанный с ее туалетной водой «Роже Галле». Майя вздрогнула. Ее снова начал колотить озноб.
Потом она надела жакет и взяла свою сумочку. Вернувшись к остальным, она сослалась на визит к парикмахеру и распрощалась. Коснувшись губами худой щеки Симона, она подумала: «Я узурпаторша любви. Я обманом захватила место в семье Хоффман».
Выйдя на улицу, Майя торопливо направилась в сторону Люксембургского сада. Она подумала: что, интересно, чувствуют приемные дети, когда уже взрослыми узнают, что их родители — на самом деле не настоящие? Скорее всего, разочарование, огромную пустоту, сожаление. Но ее собственная ситуация была еще более ужасной. Разве Симон и Ольга приняли бы ее, если бы не кровь Алена в ее жилах? Смогли бы они полюбить дочь немки, не смешайся немецкая кровь с еврейской? Вероятнее всего, никогда! «Я понимаю, — подумала она. — Я этого от вас и не требую… Лучше бы я умерла еще до того, как обо всем узнала!» Слезы застилали ей глаза. Она перешла рю д'Ассас, не обращая внимания на поток машин. Автомобиль резко затормозил прямо перед ней, завизжали шины. Прохожие бросали на нее испуганные взгляды. «Простите», — машинально пробормотала она. Водитель опустил стекло, впуская удушливый жар в прохладный салон с кондиционером, и обругал ее. «Простите. Я понимаю, что вы испугались. Подумали, что сейчас собьете меня и моя смерть будет на вашей совести. Что вам придется заплатить астрономический штраф, может быть, даже сесть в тюрьму… Но ведь я жива! Так оставьте меня в покое! Дайте мне спокойно умереть!» Майя снова заплакала.
Она прошла сквозь массивные решетчатые ворота Люксембургского сада и оказалась в тишине деревьев. Она почувствовала себя защищенной, увидев привычные аллеи, клумбы, скамейки. Она дошла до зеленой деревянной палатки и купила пакетик конфет. Она чувствовала себя ребенком.
Маленькие игрушечные кораблики, скользящие по пруду, были в точности такими же, как раньше. Наблюдая за стариками, осторожно расправлявшими паруса и мачты узловатыми руками, Майя представляла их мальчишками, которыми они когда-то были — хотя она сама в то время еще не появилась на свет! Время не торопится, когда знаешь, чем его занять! Вкус шоколадного медвежонка с мармеладной начинкой тоже совсем не изменился. Майя положила в рот еще одну шоколадную фигурку и подумала: «Смогу ли я и дальше спокойно смотреть им в глаза, если ничего не расскажу? Смогу ли я и дальше позволять любить себя, обнимать и целовать членам этой семьи, к которой я уже не принадлежу? Смогу ли я молчать, слушая как Ребекка рассуждает о своих еврейских предках? Осмелюсь ли я сидеть рядом с теми, кто читает Тору? Смогу ли повторять слова kaddish, поминальной молитвы, которую будут петь торжественными голосами, когда придет черед Симона и Ольги упокоиться в земле? Смогу ли по-прежнему жить с высоко поднятой головой, зная обо всем? Почему именно сейчас я ощущаю себя такой потерянной? Если я умру прямо здесь, то, по крайней мере, унесу с собой тайну моего рождения».
Скомкав пустой пакетик в руках, Майя снова ощутила смешанное чувство несправедливости и покорности судьбе.
Глава 32
— ЧУВСТВУЮ себя дважды покинутой! Мне достаточно было узнать, что Ален — не мой отец, чтобы все рухнуло как карточный домик! Моя семья оказалась призрачным сном, в котором я жила всю жизнь! У меня не было никакого права войти в семью Хоффман! Я присвоила себе чужих родственников, обманом украла их любовь…
— Но у кого ты ее украла? Разве у Алена были другие дети?
— У него были двоюродные племянники…