Голубой горизонт

– Много лет я искал встреч с людьми – белыми, черными, желтыми, о которых было известно, что они бывали за пределами Капской колонии. Я подробно их расспрашивал. Когда мы с Дорианом во время плаваний сходили на берег, то расспрашивали туземцев, с которыми торговали. Все, что я узнал от них, я отразил на карте. Названия я записывал так, как слышал. Здесь, на полях и на обратной стороне, я кратко записал все рассказы и легенды, какие услышал, названия различных племен, их деревень, имена их королей и вождей. Затем я постарался отметить реки, озера и водные источники, но не могу сказать, каково расстояние между ними и в каком направлении по компасу они находятся по отношению друг к другу. Ты, Баккат, Зама и Смоллбой вместе говорите на дюжине местных языков и диалектов. Ты сможешь в пути нанять проводников и переводчиков, когда вступишь в контакт с новыми неизвестными племенами. – Том снова сложил карту и с почтительной осторожностью убрал в сумку. Сумку отдал Джиму. – Береги ее, мой мальчик. Она поможет тебе в твоем путешествии.

Потом он прошел к тележке и достал из нее прочный кожаный футляр.

– Я бы хотел, чтобы у тебя был один из этих новейших хронометров, которые недавно усовершенствовал в Лондоне Харрисон. С их помощью ты мог бы точно определять свою долготу и широту, но сам я никогда их не видел, и, по слухам, стоят они по пятьсот фунтов. То же относится к квадранту с рефлектором Джона Хэдли. Но здесь мои старые верные компас и октант. Они принадлежали еще твоему деду. Ты умеешь ими пользоваться, а с помощью таблиц Адмиралтейства по крайней мере сможешь точно определять широту, когда взглянешь на солнце. И тогда пройти к любому из тех мест, что я пометил на карте.

Джим взял у отца футляр, открыл его и достал красивый сложный инструмент. Он был итальянской работы. Наверху медное кольцо, за которое инструмент можно подвесить, чтобы он уравновесился, затем шли медные вращающиеся кольца с гравировкой: звездные карты, круги широты и последними – круги часов. Алидада, или диаметральная линейка, служившая для наблюдений за солнцем, отбрасывала на солнце тень на кольца широты и часов.

Джим погладил инструмент и взглянул на отца.

– Я никогда не смогу расплатиться с тобой за эти удивительные дары и за все, что ты для меня сделал. Я не заслуживаю такой любви и щедрости.

– Об этом позволь судить твоей матери и мне, – грубовато ответил Том. – А теперь нам пора возвращаться.

Он кликнул двух слуг, которые возвращались с ним в колонию, и велел впрягать лошадей в тележку и седлать большого гнедого жеребца.

Верхом на Драмфайре и Трухарт Джим и Луиза проехали рядом с тележкой не меньше лиги, пользуясь последней возможностью повторить слова прощания. Когда они поняли, что не могут идти дальше, если хотят догнать свой караван до заката, то остановились и смотрели, как тележка уходит по равнине в облаке пыли.

– Он возвращается! – воскликнула Луиза, увидев скачущего галопом Тома. Тот остановил лошадь рядом с ними.

– Послушай меня, Джим, мой мальчик. Не забывай вести дневник. Я хочу, чтобы ты вел записи о своем путешествии. Записывай имена вождей и названия их деревень. И высматривай, что можно у них покупать в будущем.

– Да, отец. Ты уже говорил об этом, – напомнил Джим.

– И поиски золота, – продолжал Том.

– Мы будем проверять песок каждой речки, которую перейдем, – рассмеялся Джим. – Обещаю тебе.

– Напоминай ему, Луиза. Он вертопрах, мой сын. Не знаю, от кого он это унаследовал. Должно быть, от матери.

– Обещаю, мистер Кортни.

Луиза с серьезным видом кивнула. Том снова повернулся к Джиму.

– Джеймс Арчибальд, заботься об этой юной леди. Она, очевидно, разумная девушка и слишком хороша для тебя.

Наконец Том оставил их и поскакал за тележкой, но каждые несколько минут оборачивался и махал рукой. Они видели, как он подъехал к далекой тележке, и тут Джим воскликнул:

– Дьявольщина, я забыл передать приветы Мансуру и дяде Дориану. Едем!

И они галопом поскакали за тележкой. А когда догнали, спешились и все снова обнялись.

– На этот раз мы действительно расстаемся, – сказал Джим, но отец проехал с ним еще милю, прежде чем смог отпустить, и махал молодым людям, пока они не скрылись из виду.

Фургоны давно ушли за горизонт, но следы их колес отчетливо отпечатались на земле, и идти по ним было так же просто, как по дороге со столбами-указателями. Они ехали вдвоем, а перед ними, словно овцы, бежали стада антилоп, мелкие стада сливались с крупными, и вскоре трава и земля полностью скрылись под этим живым морем.

Частью этого прибоя жизни были и другие крупные животные. Темные гну прыгали и скакали, тряся густыми гривами, изгибая шеи, как породистые лошади, и вскидывая ноги, когда бегали кругами друг за другом. Рядами проносились эскадроны квагг, их рычание напоминало собачий лай. Эти капские дикие лошади полосаты, как зебры, только ноги не покрыты полосками, и до того многочисленны, что капские бюргеры тысячами убивают их ради шкур. Из шкур шьют мешки для зерна, а туши оставляют стервятникам и гиенам.

Луиза изумленно смотрела на это живое море.