Голубой Марс

Куда бы они ни поехали, в его поле зрения всегда находились сотни человек. Все они были невелики ростом, причем в деревнях – смуглыми, как он, а в городах – несколько темнее. Повсюду разъезжали крупные фургоны, служившие передвижными магазинами для малолюдных деревень. Ниргал удивился худобе окружающих его людей: физический труд сделал их жилистыми и мускулистыми, иначе их руки и ноги были бы тонкими, как спички. На их фоне молодые девушки напоминали цветы, достигшие пика своей красоты.

Когда люди понимали, кто перед ними, то спешили поприветствовать его и пожать руку. Сакс, глядя на Ниргала, понимающе качал головой.

– Бимодальное распределение, – произнес он. – Не то чтобы видообразование, но, может, и оно, если пройдет достаточно времени. Островная дивергенция, очень по-дарвински.

– Я марсианин, – согласился Ниргал.

Их строения находились посреди зеленых джунглей, которые постоянно пытались отвоевать свою территорию. Более старые здания были сложены из глинобитного кирпича, почерневшего от старости и слившегося с землей. Рисовые поля располагались уступами, но настолько плавными, что казалось, будто холмы находились много дальше, чем на самом деле. А рисовые побеги имели такой светло-зеленый оттенок, которого на Марсе сроду не бывало. Вообще же здешняя зелень оказалась такой яркой, что Ниргал не мог припомнить, что видел где-нибудь подобное. Все это давило на него, такое многообразное и насыщенное, и солнце припекало ему спину.

– Это из-за цвета неба, – объяснил ему Сакс, когда Ниргал сказал ему про яркость растений. – Марсианское небо слегка приглушает зелень.

Воздух был плотным, влажным, прогорклым. На далеком горизонте светилось море. Ниргал кашлянул, вдохнул ртом воздух и постарался не обращать внимание на пульсирующую боль в висках.

– У тебя маловысотная болезнь, – предположил Сакс. – Я читал, что такое случалось с жителями Гималаев и Анд, которые спускались к уровню моря. Это от уровня кислотности в крови. Нужно было приземлиться где-нибудь повыше.

– Почему мы этого не сделали?

– Они хотели, чтобы ты появился здесь, потому что Десмонд родом отсюда. И это твоя родина. И кажется, там уже разгорелся спор о том, кто следующий приютит нас.

– Неужели здесь тоже спорят?

– Полагаю, даже больше, чем на Марсе.

Ниргал издал стон. Тяжелый, удушливый воздух…

– Я пробегусь, – сказал он и припустил вперед.

Поначалу все шло хорошо: он выполнял привычные движения, получал от организма ответные реакции, напоминавшие ему, что он все еще был собой. Но когда он попытался ускориться, то не сумел войти в ритм лунг-гом-па, при котором бег становился сродни дыханию, действием, которое можно было выполнять бесконечно. Вместо этого он начал ощущать в легких давление от тяжести воздуха и от взглядов тех низкорослых людей, мимо которых он пробегал. От веса собственного тела у него разболелись суставы. Он весил более чем вдвое больше, чем прежде, и по ощущениям словно нес еще одного человека на спине, хотя нет – весь этот вес находился внутри него. Будто кости превратились в свинец. Легкие горели и тонули одновременно, их нельзя было прочистить даже кашлем. Теперь позади него появились высокие люди, одетые в западном стиле, – они ехали на маленьких трехколесных велосипедах, разбрызгивая воду в каждой попадавшейся им луже. Но когда он прошел, то на дорогу вышли местные, не давая проехать велосипедистам; когда местные говорили или смеялись, на их темных лицах сверкали белки глаз и зубы. Лица же велосипедистов не выражали ничего – они лишь были устремлены к Ниргалу. Но отстранить толпу эти высокие никак не могли.

Ниргал направился обратно к лагерю, свернув на новую дорогу. Зеленые холмы теперь сияли справа от него. Каждый шаг болью отдавался в ногах, отчего те по ощущениям стали походить на горящие стволы деревьев. Он побежал, ему было больно от бега! А голова будто превратилась в гигантский воздушный шар. И все влажные растения, казалось, тянулись к нему, сотни оттенков зеленого слились в одну цветную полосу, заполнившую весь мир. И еще были плавающие черные точки.

– Хироко, – выдохнул он и продолжил бег теперь уже со слезами, стекающими по лицу. Но никто не сумел бы отличить его пот от его слез. – Хироко, все не так, как ты говорила!

Он ввалился в грязно-желтое здание комплекса, и несколько десятков человек проводили его к Майе. Как есть, истекая потом, он обхватил ее руками и, положив ей голову на плечо, зарыдал.

– Нам нужно в Европу, – сердито сказала Майя кому-то за его спиной. – Глупо было привозить его в эти тропики.

Ниргал обернулся. Там стояла премьер-министр.

– Так уж мы здесь живем, – сказала она, посмотрев на Ниргала с досадой и гордостью в глазах.

Но Майю это не впечатлило.

– Мы летим в Берн, – заявила она.