Голубой пакет

Калюжный покачал головой и, не сдержав улыбки, сказал:

— Ну и гусь ты, Степка, а ведь и в самом деле отгадал.

— А от Демьяныча они таиться не станут, — добавил Заболотный.

— Как смотришь, Григорий Афанасьевич? — спросил Калюжный.

— Толково! — одобрил Чернопятов и обратился к Заболотному: — Завтра же повидай Демьяныча, объясни ему все толком и скажи, чтобы он смотался к себе в Лужки. Понятно? Точка! — он посмотрел на часы. — Скоро два… Давайте поговорим о том, для чего собрались. Потом поспим часок-другой, а утром пойдете по домам. Так лучше. Значит, решаем: идти в открытый бой или не идти. Что ты думаешь, старина?…

43

Четырнадцатого июня в двенадцать дня в тюрьме сменялись дежурные. Коридорного Генриха Гроссе сменял Отто Вольф. Они совсем не походили друг на друга. Маленького роста, худощавый, очень подвижной и разговорчивый, Отто рядом со слоноподобным Генрихом выглядел подростком. На носу Отто сидели очки в металлической оправе: он был близорук, да и не молод уже — за сорок перевалило.

Дежурные пожали друг другу руки, и Генрих угрюмо спросил:

— Как дела?

— Отлично, хуже некуда! — весело ответил Отто и улыбнулся.

Генрих пристально уставился на сменщика своим тяжелым взглядом.

Отто усмехнулся.

— Загипнотизировать хочешь? Так я не гожусь для гипноза! Глаза неподходящие, — пошутил он. — Всех не загипнотизируешь! Теперь многим пора подумать над тем, как избавиться от кое-какого гипноза…

— То есть? — поинтересовался Генрих.

Отто пожал плечами.

— Ну, например, как избавиться от разлюбезного фюрера и его войн. А?

— Будь я проклят, если ты не кончишь на виселице и если я не помогу тебе в этом! — свирепо произнес Генрих. — Я не о том спрашиваю. Почему твои дела плохи?

— А-а!.. — Отто выгнул дугой свою тощую грудь, встал по стойке «смирно» и отрапортовал: — Я понадобился на фронте! — И он высоко поднял указательный палец. — Без меня там дело не выходит! Вызывают на переосвидетельствование.

— Тебя?

— Именно меня, с моими глазами, с моими камнями в печенке. Но я скромен и не хочу отнимать воинскую славу у наших уважаемых генералов. Я могу дать им дельный совет отсюда.

— Болтун! — оборвал его Генрих. — Пойдешь как миленький!

Отто не смутился.

— Как сказать, — философски ответил он. — Желание — великое дело, а у меня его нет. Зато у меня есть свои соображения. Во-первых, там стреляют и, чего доброго, влепят в меня, а это неблагоприятно отразится на моей печенке. Во-вторых, из Вольфов остался я один, а остальные — и все моложе меня — с помощью разлюбезного рейха благополучно отправились на тот свет. Один брат сложил кости во Франции, второй — в Алжире, третий — под Ростовом, четвертый — в Словакии. Я думаю, хватит. Ну, а если они без меня все-таки не могут обойтись и забреют, я знаю, как поступить. Может же из пяти братьев хоть один оказаться чуточку умнее!..

— Язык тебе надо отрезать, шут гороховый! — бросил Генрих. — Вот пойдешь на передовую, там тебе голову прочистят!

— Ты прав… Ты прав… — закивал Отто. — Прочистить следует. За последнее десятилетие так закоптили, что щетка нужна основательная. Один Геббельс чего стоит!

Генрих безнадежно махнул рукой и сказал:

— Пойдем!

Они прошли по одной стороне коридора, заглянули в камеры и пересчитали арестованных.

Прежде чем приступить ко второй стороне, выкурили по сигарете. Потом Генрих подошел к пожарному крану, отпустил вентиль и, когда побежала тоненькой струйкой вода, подставил рот и напился.

Проверив наличие арестованных, оба остановились у столика. Генрих раскрыл книгу рапортов, сделал в ней запись.

— Налицо — пятьдесят шесть, на допросе — двое, в больнице — трое, на кухне — один. Итого: шестьдесят два. Расписывайся!

Вспыхнула электролампа, и зазвонил звонок.

Генрих, не успевший еще передать ключей, открыл дверь и впустил двух конвоиров, втолкнувших в коридор Туманову и секретаря бургомистра, арестованного накануне за похищение нескольких тюков сукна.

— Принимайте дорогих гостей! — доложил один из конвоиров.

Генрих обвел заключенных своим страшным взглядом и отдал команду:

— Руки за спину, собаки! К своим камерам, марш!

Арестованные выполнили команду и зашагали по коридору. Секретарь бургомистра остановился около седьмой, а Туманова у крайней, тринадцатой камеры. Они стали лицом к дверям и ждали, пока их впустят.

Генрих угостил конвоиров сигаретами, и те закурили.

— Сдал? — спросил один из конвоиров, обращаясь к Генриху.

— Вроде…

— Когда снова заступать? — поинтересовался конвоир.

— Завтра в это время.

— Есть предложение, — конвоир подмигнул, — зайти в клуб промочить глотку.

Генрих молчал, тупо разглядывая свои растопыренные пальцы.

— А чего тут смотреть? — заметил Отто. — Пей, пока пьется. А то вызовут на переосвидетельствование, тогда будет поздно.

— Пойдем, — без особого желания согласился Генрих.

— Гляди! — вдруг сказал второй конвоир, показывая в конец коридора.

Все повернули головы: Туманова, припав губами к пожарному крану, пила воду.

— Ну и пусть себе пьет, — махнул рукой Отто. — Всю не выпьет, останется и на случай пожара.

Генрих окинул его грозным взглядом, помедлил, как всегда, и громко крикнул: