Голубой цветок

— О, Харденберг! Вот не ждал. Поставьте мальчика, прошу вас, на газетный лист. Вот тут как раз «Leipziger Zeitung», вчерашний нумер.

Северин ничему не удивлялся.

— Мальчик провинился, — сказал Фриц, опуская на пол Бернарда. — Сбежал на барки. И когда он успел так вымокнуть, ума не приложу.

— Kinderleicht, kinderleicht[4], — сказал Северин добродушно, но добродушие его относилась только к Фрицу. Детей Северин не жаловал: все они губят своими каракулями книги. Он прошел в самую глубь лавки, открыл деревянный баул и вытащил оттуда большую вязаную шаль, из тех, какие крестьянки носят.

— Скинь рубашонку, я тебя закутаю, — сказал он. — Шаль эту твой брат может мне не возвращать. И зачем ты всем причинил столько хлопот? Хотел уплыть куда-то, отца с матерью покинуть?

— Нет, конечно, — Бернард отвечал надменно. — Барки все пришвартованы, на ремонте. Как им уплыть, на них и парусов-то нет. И я не хотел уплыть, я хотел утонуть.

— Вот не поверю, — отозвался Северин. — И лучше бы ты мне этого не говорил.

— Он любит воду, — вмешался Фриц, поневоле вступаясь за свое, родное.

— Оно и видно.

— Я сам люблю! — вскрикнул Фриц. — Вода — чудеснейшая из стихий, даже прикасаться к ней — отрада Северин, возможно, не находил отрады в том, что вода залила ему весь пол. Он был человек сорока пяти лет от роду, в глазах у Фрица «старый Северин», обладал немалым здравым смыслом и не смущался превратностию счастья. Прежде он был беден, не успешен, в поте лица, с утра до вечера, за ничтожное жалование трудился на хозяина лавки, потом, когда хозяин умер, женился на вдове и вошел во владенье имуществом. Весь Вайсенфельс знал это и одобрял. Именно такой здесь представлялась мудрость.

Поэзию, при всем при том, Северин высоко ценил — почти так же, как свои листы. Он предпочел бы видеть молодого своего приятеля Харденберга и впредь поэтом, не обремененным службой инспектора на соляных копях.

На всем пути домой Бернард оплакивал потерю Mütze. Из всего, чем он владел, только красный колпак этот и был свидетельством революционных его пристрастий[5].

— Не знаю, как ты раздобыл его, — увещевал его Фриц, — но, попадись он на глаза отцу, тот все равно велел бы слугам выбросить его на мусорную свалку. И пусть это будет тебе уроком, чтоб неповадно было трогать собственность гостей.

— В республике не будет собственности, — отвечал наш Бернард.

5. История Фрайхерра Генриха фон Харденберга

Фрайхерр фон Харденберг родился в 1738 году и с малолетства вступил во владение Обервидерштедтом, что на реке Виппер в княжестве Мансфельд, а также домом и угодьями в Шлёбене, что под Йеной. В Семилетнюю войну, верный своему суверену, в составе ганноверского легиона бился он на полях сражений. Но вот был заключен Парижский мир, фрайхерр вышел в отставку. Вскорости он женился, но в 1769 году оспа поразила все города вдоль Виппера, и молодая жена его оспой умерла. Фрайхерр тогда ходил за зараженными и умирающими, а тех, чьим семьям не по средствам было место на кладбище, погребал прямо в Обервидерштедте, который был некогда монастырем и потому стоял на освященной земле. Он пережил глубокое религиозное обращение, он, но не я! — возмущался Эразм, едва подрос настолько, что задался вопросом, что это за зеленые холмики подступили к самому дому. «Но не я! Об этом он подумал?»

Над каждой могилой было скромное надгробье и на нем высечены слова: «Он/она, родился/родилась тогда-то — воротился, или воротилась, домой тогда-то». Излюбленная эпитафия моравских братьев. Фрайхерр отныне исповедовал веру моравских братьев, а для тех всякая душа по смерти пробуждена, обращена. Душа человека сразу обращается, едва почует опасность, поймет, какова эта опасность, и услышит собственный свой крик: «Он Бог мой!».

После смерти жены прошел год с небольшим, и фрайхерр женился снова, на юной родственнице, на Бернардине фон Бёльциг.

— Бернардина — какое глупое имя! Неужто другого у тебя нет?

Другое имя было: Августа.

— Ладно, впредь буду звать тебя Августой.

В минуты нежности она бывала — Густель. Августа, как ни робка, оказалась плодовитой. Через двенадцать месяцев на свет явилась первая дочь, Шарлотта, еще год спустя Фриц.

— Как придет время заняться их образованием, — решил фрайхерр, — пошлю обоих к братьям, в Нойдитендорф.

Нойдитендорф, что между Эрфуртом и Готой, был как бы выселки Гернгута. Гернгут же был то место, где моравским братьям, пятьдесят лет тому бежавшим от гонений, дозволили осесть с миром. По учению моравских братьев, дитя, родившись в упорядоченный мир, должно стать его достойным. Подобной цели служит просвещенье, оно готовит дитя для Царствия Божия.