Голубой вереск

Она никогда не жалела о годах, проведенных вместе с отцом. Он научил ее гораздо большему, чем она научилась бы в университете или на каких-нибудь учебных курсах. Она печатала его статьи, слушала его речи и старалась как можно чаще ходить на митинги с его участием. Ей посчастливилось познакомиться со множеством интересных людей, взгляды которых, однако, далеко не всегда соответствовали ее собственным.

Вскоре Мойда не на шутку увлеклась идеями, которые проповедовал отец. Идеями, служению которым он отдал свою жизнь без остатка. Мердо никогда не щадил ни себя, ни других. Он всегда старался говорить искренне и выше всего на свете ценил истину. Правда, порой его искренность казалась Мойде чем-то вроде массивной трости, которая оставляла рубцы на телах и душах тех, против кого он ее использовал. Он вызывал у Мойды восхищение и одновременно внушал страх и жалость.

Когда отца убили в Мексике, Мойда поняла, что, несмотря ни на что, она осталась в полном одиночестве. Ее дедушка умер, Дженет вышла замуж, у матери своя собственная жизнь.

Мойда никогда не любила отца — для этого тот был недостаточно человечен, но она восхищалась им и знала, что он первопроходец в своем деле. То, за что он всю жизнь боролся, когда-нибудь обязательно сбудется, однако ему никогда не воздадут должное за то, что он всемерно приближал этот час. Всеми благами воспользуются лишь будущие поколения.

Мойда прекрасно представляла собственное будущее. Многое из того, что говорил и делал отец, умерло вместе с ним, но остальное можно сохранить. Она как-то незаметно взялась за перо и стала писать, пытаясь изложить на бумаге идеалистические взгляды отца в форме, доступной для понимания широкой публики. Вскоре начали формироваться и ее собственные идеи. Было трудно определить грань, отделявшую мысли и убеждения Мердо Макдональда и его дочери.

Прошло время, и Мойда вернулась в Эдинбург, потому что там она неизменно бывала счастлива. Замок Холируд был единственным спокойным, уютным местом, которое она, помня свое детство, вполне могла назвать домом. Один из друзей отца помог ей устроиться машинисткой в университет, а в свободное время посещала лекции и семинары. Мойда изучала все учебные предметы, необходимые для того, чтобы продолжать дело, начатое отцом. Девушка усердно трудилась, и у нее практически не оставалось времени на развлечения. Несмотря на это, она была по-своему счастлива.

Иногда ей казалось, что ее мозг напряжен до предела, что ей следует отдохнуть, иначе она непременно сойдет с ума. В подобных случаях девушка отправлялась в Скейг погостить у Дженет и Рори, чтобы почувствовать, что она еще молода, а окружающий мир полон не только серьезных и зачастую ужасно занудных студентов.

Время от времени Мойда получала открытки от матери. В них Долли сообщала ей, что отправляется в Глазго или какой-нибудь другой близлежащий город и надеется скоро увидеть дочь. Какой бы уставшей или занятой она ни была, Мойда всегда выкраивала свободную минутку, чтобы встретиться с матерью. Долли встречала ее неизменно радостными восклицаниями. Казалось, будто она окутывает дочь любовью и заботой, выражениями нежности и поцелуями. Мойда злилась на себя за холодность и стремление отстраниться от чрезмерной сентиментальности матери. Долли невозможно было не любить. Она была такой щедрой, такой добросердечной, но все же Мойда вела себя в ее обществе крайне сдержанно. Она понимала, что с матерью у нее практически нет ничего общего.

— Мы никогда не были настоящей семьей, — однажды сказала Дженет с печалью в голосе. Сидевшая рядом с сестрой возле камина в Скейге Мойда поняла, что сестра имела в виду. Комната была маленькая, но уютная. Ситцевые шторы все еще пахли свежестью недавней стирки. На столе перед окном стояли аккуратные букеты цветов. С одной стороны камина располагался массивный, удобный диван. На нем растянулся Рори и читал Хэмишу детские стихи.

На коврике рядом с очагом лежала собака, а в кресле калачиком свернулся кот. Дженет держала Кэти на руках и кормила малышку из бутылочки. Мойда не могла вспомнить ни одного подобного эпизода из собственного детства. О матери ей напоминал лишь запах грима и несвежих овощей в чужих комнатах, которые они были вынуждены снимать на время. Воспоминания об отце ограничивались холодными залами и жесткими стульями. А также призраками Холируда и безликой роскошью покоев, книгами, которые так ценил дедушка. На память также приходили долгие темные вечера, когда они возвращались из школы и их некому было встретить и проводить до дома. Играть девочкам также было не с кем, и они долгие часы проводили в тоскливом одиночестве — две испуганные, всеми забытые маленькие девочки, у которых не было семьи.