Голубок и роза

Еще были и другие учителя — когда ушел куда-то Айкард, старик чуть помоложе Годфруа, в одной со старцем пещере поселился совсем юный — для учителя — Бонет, новый «двойник», напарник, сослужитель. Этот отличался от обоих старцев манерой много, запальчиво говорить, и совсем черными, как у Арнаута, лохматыми волосами. Этих людей Арнаут тоже любил. Он вообще любил «мужей утешенных», священников истинной веры, потому что при них начинал чувствовать собственную значимость. Мол, он не просто человек, как все остальные в деревне, как, например, родной арнаутов дядька, ругавший его дармоедом и часто поровший племянника без особой вины, или как дядькины сыновья — рослые и крепкие пастушата с очень твердыми кулаками. Арнаут — он иной, чем эти обычные люди, он — тот, на кого можно возлагать надежды. Умный, благочестивый, который, может, потом тоже станет священником, чтобы жить в пещере и проповедовать. Арнаут лучше всех умеет рисовать голубочков, корабли с парусом-солнцем и виноградные лозы. Небось не каждого мальчишку Добрый Человек Годфруа просит овечку на стене нарисовать! Говорит, апостолы в своих криптах всегда так рисовали — для красоты. А не чтобы молиться на картинку, как глупые католики.

А еще глубже в безымянном буковом лесу, не нашем лесу, соседнем, куда полдня ходу, среди жестких — не продерешься — кустов самшита, стояла хижинка, и в ней жили две женщины. Но они мужчин к себе не пускали, даже мальчишек вроде Арнаута, и к ним бегали советоваться по большей части жены и дочери поселян. Один раз, правда, явился злющий мельник — выяснять, почему это супружница после общения с «дамами утешенными» не желает больше с ним спать, как подобает замужней женщине. Священницы долго с ним разговаривали, и потом вся деревня шутила, что теперь и сам-то мельник просветлился несказанно и больше ничего от жены не хочет. Сплетни сплетнями, а мельничиха, каждый год исправно производившая по младенцу, это занятие с тех пор бросила. Хорошо хоть, работать просветленное семейство не перестало — плохо, когда зерно для помола приходится на графскую мельницу возить!

А Арнаут рисовал на стенах пещеры, где в холодные дни проповедовали добрые люди, разные красивые картинки. Талант рисовальщика у него был чуть больше, чем поэтический, и Совершенный Айкард одобрял молчаливым кивком летящих голубей — символ Духа Святого, и аккуратные кресты, вписанные в круг, обрамлявшие силуэт ягненка. Ягненок вообще получился совсем натуральный, только маленький. Арнаутов дядька держал овец.

Учителя, они же Старцы, они же Добрые Люди, всегда постились. Арнаут, как и остальные в его деревне, по праздникам ел мясо. И от яиц, молока и сыра тоже никогда не отказывался.

Старцы хранили целомудрие. Никогда не прикасались к женщине, в том числе и случайно. А Арнаут прикасался, конечно, даже целовался несколько раз. И потом, когда стал трубадуром, думал о Даме — не только как о прекрасном Сеньоре, воплощении Амор, подобии Девы Марии и истинной церкви. Один раз он даже почти что… До сих пор стыдно об этом вспоминать. Неудивительно, что она так оскорбилась и услала его куда подальше, зарабатывать право на присягу.

Учителя всегда молились. А Арнаут — только перед едой и перед сном, и то иногда забывал от усталости. Но ему было пока что так можно, потому что они-то — священники, а он — обычный грешный мирянин. И очищающее крещение собирался принять не раньше, чем через много-много лет, когда придет время умирать. А пока он просто жил, помогал, чем может, к стыду своему любил все красивое (к стыду — потому что надо бы одного Бога любить, а мир — ну его, мир, ничего нет в нем доброго). И еще Арнаут отлично знал, что у Церкви есть враги.

Те, что называют Учителей — еретиками, церковь Духа — грязной альбигойской сектой, а себя — настоящими христианами, слугами Рима, католиками.

Среди них тоже разные попадаются: одни — люди как люди, в которых ничего дурного нет, просто попали они под зловредное влияние. А другие — настоящие враги. Волки среди овец. Шпионы.

2

Если душа несовершенна, не успела очиститься при жизни, не получила истинного крещения — по смерти Бог не берет ее к себе. Он дает ей другое тело, все равно как позволяет еще раз попробовать. Вообще-то переродиться — это очень скверно, но Арнаут порой подумывал, что его это не особо пугает. Вот если дама ваша, к примеру, католичка, можно снова с ней повстречаться в новой жизни и попытаться все исправить.

Бывает так — идешь по дороге, и вдруг останавливаешься от яркого понимания: ты это уже видел. Было уже это с тобой, хоть убей — помнишь и серый придорожный валун с указующими стрелками, и черную желтоклювую птичку, приговаривающую «пип-пип», и рыжий мох на камне, и себя — в пыльной шляпе на голове, с гитерной за плечами… Вот как прошлая жизнь в тебе говорит. Только слушай.