Голубые дороги

 — Это трагедия. Этот самолет… Нам надо уехать отсюда, Юра. Куда хочешь. Я люблю тебя, Юра, и если ты меня тоже любишь…

 — Я военный — и не могу уехать.

 — Но я люблю тебя!

 — Я тоже тебя люблю.

 — Самолеты падают с неба…

 — Нелли! Костя совершил подвиг. В сопло его машины попала птица, двигатель остановился. Но он не бросил самолет, спланировал и посадил на улицу.

 — Ну и что с того? Я больше не могу так.

 — Не торопись, Нелли, одумайся!

 — Нет, нет, прощай…

Нелли ушла. А Юрий еще долго сидел на крыльце. Больше он ее не видел. Она уехала в тот же день. Мы никогда не говорили о Нелли. Мы хотели помочь Юрию, но как это сделать — не знали. В любви и горе советчиков нет.

Шли годы. Юрий окончил академию и вернулся в свой родной полк. Нас взволновала тогда его верность дружбе и нашему «союзу холостяков». Но мы знали, что и Нелли тоже была причиной его возвращения в полк и в эти места. Он не боялся встречи с прошлым. Нам казалось, что он все время чего‑то ждет, находится в предчувствии чего‑то.

…Виктор Черкашин занимался столом. Его жена Тамара вместе с другими женщинами хлопотала на кухне. А у нас разговор не клеился, хотя каждый был переполнен чувствами, каждому было что сказать, чем поделиться, напомнить. Кстати, я припомнил несколько занятных эпизодов и рассказал их друзьям.

Иногда Валерий приезжал ко мне на службу. Как‑то летом, не предупредив меня, Быковский приехал в штаб.

Предъявив удостоверение, он хотел уже пройти, но часовой остановил его и учтиво попросил показать пропуск.

 — Ведь я же показал вам свое удостоверение, — сказал Быковский.

 — Простите, товарищ подполковник, но лучше, если вы закажете пропуск.

Через несколько минут, получив пропуск, Быковский вернулся к проходной. Часовой тщательно проверил документы, пропуск, приложил руку к козырьку и попросил разрешения обратиться. Часовой явно смущался и чувствовал себя неловко.

 — Можно получить автограф? — краснея, сказал он.

 — Конечно, можно. У меня есть хорошая открытка.

Быковский достал из бокового кармана открытку, подписал ее и подал часовому.

А вот еще случай.

Как‑то Валерий ехал на встречу с молодежью одного предприятия. У него было несколько часов свободного времени, он позвонил мне, и мы решили покататься по весенней Москве. Был солнечный день, улицы запружены нарядно одетыми, медленно шествующими людьми.

Мы направились к центру. И тут я заметил вокруг нашей машины стаю «Волг», «Побед» и «Москвичей». Они норовили идти почти вплотную, а пассажиры заглядывали в нашу машину. Мы видели их восторженные лица, слушали, о чем они говорят.

Быковский был невозмутим, словно все это его не касалось.

 — Поедем вместе, — уговаривал он меня.

 — В каком качестве? Ведь приглашали космонавта.

 — А разве роль однополчанина невысока?

Свисток милиционера прервал разговор. Какой–то водитель, забыв о светофоре, выскочил на красный свет.

Милиционер подошел к нашей машине.

 — Простите, Валерий Федорович, что задерживаю. Лихачат, норовят взглянуть на космонавта!

…На столе тем временем заполнялись пустующие прогалы. В квартиру входили жены летчиков. Они были нарядные, торжественные, обращались к Валерию на «вы», отчего он только конфузился. Он всячески старался показать, что нимало не изменился, остался все тем же В а–леркой, а такое почтительное обращение увеличивало разрыв, нарушало простоту. Благо, у меня в запасе имелось еще немало историй из нашей прежней полковой жизни, и я не ленился, выкладывал их одну за другой.

Рассказал я и про рыбалку.

По воскресеньям мы часто все вместе выезжали в лес и на озеро. Утром вездеход останавливался у домов. Протяжным сигналом водитель извещал: «Пора!» От подъездов тянулись заспанные рыболовы. Залезали в кузов, зябко жались друг к другу. Но потом, как цепная реакция, начиналось бурное пробуждение. Сыпались прибаутки, острословы упражнялись в юморе. Старший машины, капитан Николай Кузнецов, встав на подножку, пересчитывал прибывших, делал перекличку:

 — Ничего не забыли? Быковский, хлеб взял?

 — Взял!

 — Аксенов, колбасу положил?

 — Тут она.

 — Олег, огурцов достал?

 — Да!

 — Горючего хватит?

 — Хватит!

 — Поехали!

 — Командир, стой, удочку забыли!

 — Обойдешься!..

Однажды повезло Быковскому. Он поймал большую щуку. Я широко развел руками и убежденно сказал:

 — Килограммов пять с гаком будет, а то и…

Вспомнили еще и такую историю.

Как‑то к нам приехал Крымский — художник военной студии имени Грекова. Заложив руки за спину, он расхаживал по маленькой комнатушке, разместившейся под крышей старого, разрушенного войной Дома офицеров. Настроение у Крымского было преотвратительное. Его терзало беспокойство: сможет ли он здесь выполнить задание студии?

 — Нет типичного лица, — рассуждал он вслух, — Перевелись асы! Где летуны? Такие, чтобы зрителю было приятно посмотреть: могучего сложения, с высоким крутым лбом, пышными вразлет бровями, гордой осанкой, твердыми волевыми губами?.. А здесь… не то все, типичное не то.