Голубые дороги

Жена Наталья Пантелеймоновна была работящая и добрая, она умела понять своих детей, заглянуть в душу и своим тихим спокойным голосом могла заставить поверить в свои силы. Но еще больше верила она в них сама, в их счастье, в их лучшую жизнь. Она не пристегивала ребят к земле, хотя уважала землю не меньше Алексея Прокофьевича, она говорила: «Глаз видит близкое, ухо слышит далекое». Слышала она новую жизнь, потому и отпускала детей в город, в новую, неведомую ей жизнь…

Так ушла Татьяна и стала учительницей. Так ушел и Антон…

 — Мне было лет четырнадцать, — рассказывал Губенко, — когда в сельской школе я услышал о школе летчиков. Тайком от всех я написал письмо председателю ЦИК Украины товарищу Петровскому, заклиная принять меня в такую школу. Теперь‑то мне этот поступок кажется дерзким, но тогда я не думал о таком пустяке, — смеется Антон. — И вот через несколько недель меня вызвали в сельсовет и торжественно, в присутствии притихших сельчан, вручили письмо от Петровского. Я побежал с ним к сестре, читая и перечитывая на ходу. Письмо призывало меня к терпению. Я узнал, что меня еще долго не примут в летную школу по малолетству, но что в Советской стране нет ни одной дороги, которая была бы закрыта для крестьянской молодежи. Пока что нужно воспитывать себя в школе и в комсомоле. Все будет в свое время. Это письмо я долго носил с собой, как талисман, никому не показывая, кроме самых близких друзей…

Беседы продолжались ежедневно. Точнее, Цитович приходил, садился на старый скрипучий диван, доставал блокнот, ручку и ждал. Антон расхаживал по комнате, опустив голову, думал, вспоминал, отбирал, на его взгляд, важное.

 — Хорошо помню свой первый полет. Это, знаете, бессонная ночь, накануне полная растерянность, когда ви–дишь — вот она, пилотская ручка, мечта жизни, и забываешь, что с ней делать.

«Готовьтесь, — говорит инструктор в переговорную трубку. — Передаю ручку! Держите нос самолета по горизонту. Спокойно. Выдержка. Мягче движения. Не так, не так, не раздражайте машину…»

А она раздражалась! Нос, который я должен был держать на уровне горизонта, то задирался в небо, то тыкался вниз. Машина клевала, вихляла, дергалась, и чем крепче я сжимал ручку, стараясь ее выправить, тем упрямее дергался самолет.

«Резко работаете! — продолжал инструктор. — Дайте машине время, пусть придет в себя. Мягче, плавнее! Вы слишком упрямы!»

«Это я‑то упрям?! Я, а не машина?!»

«Да она не идет, — кричал я, забывая, что инструктор все равно меня не слышит. — Она же прыгает, як скаженный черт».

Полет превратился в пытку. Вести по прямой — чего проще? Позор! Я сгорал от стыда. Вылезал из машины весь красный, готовый к суровому приговору. Но, вопреки ожиданию, инструктор глядел приветливо.

 — Ну что же, неплохо. Вам все‑таки удалось сделать что‑то вроде прямой…

В один из дней работа не состоялась. Цитович, привыкший к высокой точности, собранности и организованности Антона Алексеевича, терялся в догадках. Ничего не могла сказать и Анна. Она ходила по комнате, кутаясь в шаль, и беспрестанно говорила: «Пожалуйста, не волнуйтесь, подождите, сейчас придет». Но сама она волновалась больше его.

 — Вы знаете, — говорила она, плохо понимая, что говорит. — Я очень счастливая женщина. Быть женой летчика трудно, но Антон… Я хорошо знаю, что он любит меня, нашу Кирюшку, свою маму–большую, маму–маленькую…

 — Я пойду, — не выдержал Цитович.

Цитович не знал, что в тот день командир–комиссар Курдубов написал аттестацию на военного летчика Губенко и, как положено по приказу, объявил ее.

«Тов. Губенко со своим отрядом отлично провел войсковые испытания самолета «И-16». Отряд т. Губенко, которым он командовал во время войсковых испытаний, был стахановским и по всем видам боевой подготовки занимал первое место в эскадрилье. -За высокие достижения в учебно–боевой подготовке т. Губенко награжден орденом Ленина и три пилота из его отряда получили орден «Знак Почета». Отряд Губенко, вновь сформированный из летчиков, переучившихся из разведчиков на истребителей, к концу учебного года занял в эскадрилье второе место.

Сам отличный летчик–истребитель и умело воспитывает эти качества в подчиненных, но слабо дисциплинирован сам. Замечаниями старших начальников пренебрегает.

Отличный парашютист. Любит экспериментальную работу и все время к ней стремится. Имеет много предложений экспериментального порядка. В воздухе способен на выполнение самых ответственных и сложных заданий на самолете и с парашютом.

Личные оценки: по технике пилотирования — отлично, по теории авиации — хорошо, воздушному бою и воздушно–стрелковой подготовке — отлично. Наставление и уставы — отлично, матчасть самолета и мотора — отлично.

По характеру болезненно впечатлителен и самолюбив, поэтому бывают случаи невыдержанности и нетактичности по отношению командованию эскадрильи и заносчивости перед товарищами по работе. 19.10.36 г. проявил воздушное хулиганство, случайно не закончившееся катастрофой. При этом заявил о своем уходе из эскадрильи.