Голубые дороги

Мы видели, как тяжело генералу говорить, отвечать на бесконечные телефонные звонки, брать в руки личные дела Гагарина и Серегина и давать указания полковнику Сушину и мне подготовить соболезнование Валентине Ивановне, родителям Юрия Алексеевича, Таисии Степановне Серегиной, родителям Серегина…

Звонит телефон. Наверняка сейчас кто‑то спросит: «Это правда?» И этому человеку нужно ответить. Перед глазами, как живая, светилась улыбка Юрия. Беру телефонную трубку.

 — Вас слушает дежурный…

 — Говорит капитан второго ранга Кучеров. Я хотел связаться с Юрием Алексеевичем Гагариным и сообщить ему, что буду встречать его у двенадцатого подъезда Дворца съездов. Алло, алло…

Что я мог ему сказать?

 — Я слушаю вас…

 — Я хотел бы связаться с Гагариным.

 — Можно перенести все на завтра?

 — Можно.

В комнату стремительно вошел полковник Борис Александрович Котт. Он принес письмо, полученное от одной из американских нотариальных контор. В письме сообщалось, что созданное в США акционерное общество готово рассмотреть просьбу мистера Гагарина в случае, если он захочет приобрести земельный участок на Луне. Разумеется ему, как первому космонавту, предоставляются льготы.

 — Давай сейчас позвоним Юрию Алексеевичу, — предложил Борис Александрович. — Пусть посмеется.

 — Нет, сейчас не стоит…

Я отвел глаза. Пока я не мог сказать правду.

Полковник ушел. А мне надо выполнять поручения генерала Чугунова. Но я никак не мог сосредоточиться, не мог привыкнуть к той мысли, что Юрия уже нет. Он ждал сегодняшний день — он должен был лететь самостоятельно и придавал огромное значение этому первому после большого перерыва полету. Утром к нему подошел подполковник Гришин. Он давно уже собирался взять у Гагарина автограф. И вот, наконец, сегодня он принес Гагарину книгу «Дорога в космос».

 — Подписать? — Юрий Алексеевич возвратил книгу. — С удовольствием подпишу, но только после самостоятельного вылета.

Гагарин попросил разрешения у техника, сел в кабину и провел самостоятельный тренаж. А в это время шла разведка погоды. Командир части собрал личный состав, дал последние указания на полеты. На «спарке» после Юрия Гагарина должен лететь Андриян Николаев. Он находился в домике, когда Юрий собирался идти к самолету. Андриян видел, как Юрий направился к выходу и вдруг остановился: «Документы не взял. Всякое может быть, вдруг пригодятся». Вернулся, сунул в карман куртки удостоверение личности, вынул талоны на питание. Опять убрал их в карман, улыбнулся, сказал:

 — Пригодятся, если сядем на вынужденную.

Андриян Николаев стремительно преградил Гагарину дорогу:

 — Юрии Алексеевич, можно сейчас я полечу? А вы потом, несколько позже…

Юрий снова улыбнулся. Но как‑то холодно, без обычной лучезарности. Андрияну показались странными и эта улыбка, и озабоченность, неожиданно появившаяся на лице друга, и он повторил настойчиво:

 — Разрешите мне первому лететь?

 — Понимаешь, нельзя, — тихо сказал Юрий, пожав руку друга. — Лететь должен я. На нас с тобой, Андриян, смотрят, каждая наша ошибка непростительна.

Широко, как прежде, по–гагарински, улыбнулся, в глазах появились задорные огоньки, и вышел на улицу.

Сегодня утром, когда автобус уже выруливал на дорогу, Гагарин вспомнил, что забыл пропуск. Попросил, чтобы остановили автобус, извинился. Его отговаривали: кто же тебя не знает, кто будет спрашивать пропуск?! Он был непреклонен: «Должен быть порядок». Гагарин вернулся с пропуском через пять минут.

Через несколько минут Гагарин и Серегин поднялись в воздух…

Всего в нескольких десятках километров от аэродрома жители совхоза Новоселово привычно начинали свой трудовой день. Пенсионер Николай Иванович Шальнов, уважаемый на селе человек, в прошлом учитель, в это утро вышел на прогулку. На улице было тихо. Николай Иванович уловил гул самолета. Видимо, он был где‑то высоко в небе, за облаками. Звук приближался и то становился густым, сильным, то удалялся и становился похожим на равномерное гудение жука. Вдруг Николаю Ивановичу показалось, что самолет загудел где‑то совсем близко. Учитель поднял голову и увидел, как из облаков с ревом выскочил истребитель и, легко покачивая крыльями, как по наклонной горке,, пошел к земле. Шальнов подумал, что с самолетом что‑то произошло, что через несколько секунд может быть катастрофа. Если бы можно было что‑то сделать, помочь, остановить! Но самолет неумолимо шел к земле. Потом вроде бы самолет на некоторое время обрел прочность. И даже, подняв нос, стремился уйти в небо. Но вот он пролетел почти над домом Шальнова и, подобно урагану, со свистом и диким ревом, ломая верхушки берез, врезался в лес.

Услышав взрыв, в кабинет директора совхоза Иванова сбежались люди.

 — Срочно направить к месту падения трактор!.. Соедините меня немедленно с Москвой! Вызов экстренный!.. Лыжников — к месту падения!..

Иванов звонил, отвечал на звонки, но он и сам еще не знал, какой упал самолет, что случилось с летчиком. Он надеялся, что, может быть, успеют помочь им.