Голубые глаза, черные волосы

Она слышала, как говорили об этих прогулках, когда она была маленькой. Девочки из класса рассказывали друг другу о камнях и людях, которые приходят туда ночью. Некоторые из них ходили туда, чтобы их ласкали мужчины. Другие боялись. Те, кто туда ходил, потом уже не могли быть похожими на тех, кто об этом ничего не знал. Однажды ночью она тоже ходила туда, ей было тринадцать лет. Никто не говорил друг с другом, все происходило в тишине. Напротив камней есть кабинки. Они прислонялись к стенкам этих кабин, один против другого. Все было очень медленно, сначала он вставлял в нее свои пальцы, потом член. Желая ее, он говорил ей о Боге. Она отбивалась. Он держал ее. Сказал, что не нужно бояться. На следующий день ей хотелось сказать матери о том, что она ходила на пляж. Но во время ужина ей показалось, что мать не могла не заметить, что случилось с ее ребенком. Она и до этого знала, что ее матери известно об этом пляже. Мать уже говорила о нем, однажды она сказала, что нужно избегать ходить в той стороне пляжа, как только стемнеет. То, что она не знала до этого вечера, так это ходила ли туда мать. Она узнала об этом в тот вечер, по тому, как мать смотрела на нее, по ее молчанию, по ее утаенному смеху, который проскальзывал во взгляде двух сообщниц. Они обе знали о том, что по ночам происходит на пляже.

Каждый вечер она приходит в его комнату, раздевается и ложится в освещенной ее части. Закрывает лицо черным платком.

Когда он думает, что она уже уснула, он смотрит, что сделал с ней другой мужчина: иногда он замечает сделанные им невольно ранки. В этот день запах другого мужчины чувствуется особенно сильно, к нему примешивается запах пота, сигарет и косметики. Он поднимает черный платок. Ее макияж размазан.

Он целует ее закрытые глаза. И оставляет черный платок лежать в стороне.

Она поворачивается, как будто чтобы посмотреть на него, но не открывает глаза и снова отворачивается.

Ночью, задолго до рассвета, когда по пляжу еще гуляют, она спрашивает его о том, о чем хотела спросить уже несколько ночей.

— Вы хотели сказать, что оплаченное вами время, проведенное мной в этой комнате, потерянное время? Потерянное для женщины?

Он не сразу понимает, о чем она говорит.

— И для мужчины тоже. Это время, которое ничем не могло служить мужчине.

Она спрашивает, что он имеет в виду. Он говорит:

— Как и вы, я говорю о нашей истории, об этой комнате. Эта комната больше никому не нужна. Здесь все остается неизменным.

Он, вероятно, ошибается. Он не должен был думать, что все это может чему-либо служить. Чему это могло служить?

Она говорит:

— Вы сказали, это комната была нужна, чтобы обязать меня приходить к вам, быть с вами рядом.

Он говорит, что это было бы верно, если бы речь шла о молодых проститутках, но это не тот случай.

Он больше не пытается ничего понять. Она тоже. Она говорит:

— А еще она нужна была для того, чтобы заставлять их, как только пройдет срок, оставлять вас.

— Возможно. Но я ошибся, на самом деле я ничего не хотел.

Она долго смотрит на него и как будто затягивает его своим взглядом, вбирает в себя и сжимает до боли.

Он знает, что с ней такое бывает. И знает также, что его это не касается. Она говорит:

— Может быть, вы никогда ничего не хотели.

Ему вдруг становится интересно. Он спрашивает:

— Вы думаете?

— Я думаю, что никогда.

Он из тех людей, которые не замечают того, что о них говорят другие. Из тех, кто, не задумываясь, отвечает на все вопросы, от кого бы они ни исходили.

— Возможно. Никогда и ничего.

Он ждет, думает, что сказать.

— Может быть, в этом все и заключается, в том, что я никогда ничего не хочу. Никогда.

Она вдруг начинает смеяться.

— Мы бы могли уйти вместе, если вы хотите, я ведь тоже ничего не хочу.

Он смеется, как и она, но с некоторой неуверенностью и страхом, как если бы только что избежал какой-то опасности или же упустил шанс, о котором не просил.

В наступившей тишине она вдруг говорит ему, что он и есть ее настоящий любовник.

— Вы мой любовник. Потому что сказали сейчас, что ничего не хотите.

Он закрывает лицо рукой. Потом рука падает. И оба опускают глаза. Они не смотрят друг на друга, они смотрят, может быть, на пол, на белые простыни. Они боятся поднять глаза. Они не двигаются. Им страшно встретиться взглядами.

Она прислушивается, это исходит от темных камней на пляже. Наступила необычная тишина. Они вспоминают, как только что мимо дома прошло с десяток мужчин. И вот раздается свист, крики, слышен чей-то бег. Он говорит: это полиция с собаками.

При этой фразе его взгляд случайно падает на нее. Их глаза встречаются на какое-то мгновение, столь же краткое, как проблеск солнечного луча на стекле. От этого взгляда они как будто обжигаются, отводят глаза, закрывают их. Шум в сердце стихает и переходит в тишину.

Она отворачивается, закрывает лицо черным платком. Он смотрит, как она это делает. Он говорит:

— Вы солгали, когда говорили о том, что вам было хорошо с этим мужчиной.

Она не отвечает. Она солгала.

Он кричит, спрашивает ее, каким было это наслаждение с тем, другим.