Голубые капитаны

Oн переехал из общежития к Марии, собственноручно отремонтировал квартиру — комнаты стали светлее и уютнее. Изменились и сами хозяева: она стала тихой, умиротворенной, он — сдержанным, домовитым. А может быть, не изменились, а постепенно обретали нормальное состояние людей в повседневности. Вечерами Мария строчила на машинке мягкую фланельку. Из-под иглы выходили шапочки, распашонки, слюнявчики. Семен с серьезным видом примерял их на себя, потом аккуратно складывал в большой бумажный пакет с надписью: «Для голубого Василька и Светланы».

Сначала как заботливый командир, а потом как сосед и товарищ к ним стал заходить Романовский. Мария сразу бежала на кухню, готовила крепкий зеленый чай, рецепт которого был ее гордостью. Иногда Романовский спускался вниз с аккордеоном, и комнату заполняла негромкая песня. Но чаще всего он приносил шахматы. Тогда Мария, расставив пузатые чашки на небольшом столе, садилась на диван с книгой, не мешая мужчинам играть.

Романовскому нравилось бывать у Пробкиных.

Когда Семен задумывался над шахматным ходом, Романовский поглядывал на хозяйку, перебрасывался с ней словечком и часто ловил себя на мысли, что завидует счастливой паре. В эти моменты становилось горько за собственную судьбу.

Если посмотреть со стороны, то для себя он фактически не жил. Большой приемник, купленный на премиальные, перекочевал из его квартиры в школу-интернат и красовался там с табличкой из бронзы «От шефов — летчиков». На его велосипеде носилась по кочкам вся дворовая детвора, а он безропотно исправлял колесные «восьмерки». Почти в каждой квартире многоэтажного дома читали книги из его личной библиотеки и — чего греха таить — самые ценные часто забывали возвращать. Он искал общественных дел на работе, чтобы меньше бывать дома.

«Может быть, и лучше, что у меня нет хозяйки?» — спрашивал себя Романовский, вспоминая крутой нрав Марфы Петровны.

Его влекло к молодым. Среди них он чувствовал себя не мудрым, а равным. Кроме зеркала, его никто не мог бы убедить, что он в полтора раза старше своих новых друзей. Еще не зная, что это обычное состояние любого здорового и доброго пожилого человека, он давил в себе это чувство, считая ненормальным. Длинными ночами придумывал, какой подарок преподнесет Светлане в день рождения ребенка. Он торопил время, будто ждал собственного наследника, о котором они мечтали еще в годы войны с первой и последней его любимой — Катей, о котором он нередко думал и сейчас в минуты одиночества.

— Семен, а ты хоть чуть-чуть помнишь родителей? Тот не поднял белесой головы от шахматной доски.

— Чего молчишь?.. Шах!

— Нет. Я был мальцом… Ближе Анны Родионовны никого не помню.

— А… — Романовский увидел, как Мария приложила палец к губам. — Еще шажок, Сема!

— Минутку! — Семен вышел в коридор, открыл дверь на звонок.

— Борис Николаевич, не надо о родителях, — заторопилась Мария. — Это больное место Сени. Надолго портится настроение, и вообще… не надо!

— А кто эта Анна Родионовна?

— Его воспитательница в детском доме. Мы и сейчас к ней изредка ходим, а по большим праздникам обязательно. Но мне кажется, и она больше Васю Туманова любит, чем Сеню. Понятно, Василек нежный…

Семен вернулся с кульком пельменей.

— Балует тебя старуха! — сказал он, передавая кулек Марии. — Двести штук налепила. Возьми да возьми… Ну чего вы там придумали, Борис Николаевич? Коня-то я сниму, да и ферзь, считайте, погорел. Сдавайтесь!

— Рановато…

— Ну, как Василек летает?

— Будто не знаешь.

— Вижу. Он с детства донельзя впечатлительный. Уговорами и нотациями ведь не поможешь парню, а черную козявку из души выковырнуть надо!

— Помнишь, из Москвы с инспекцией приезжал отставной генерал? Смирнов. Я служил у него в дивизии. Как-то пришли к нам новые самолеты марки «як», а летчики не восхитились обновкой. Построил всех генерал и говорит: «Брюзжите, старики! Чем же вам больше по душе американские «кобры»? Я тогда и выпалил: «Считаем «аэрокобру» маневреннее и легче в пилотировании. Огонь с «кобры» точнее. На вертикалях работает о' кей!» Поморщился генерал и приказал командиру полка: «Майор Дроботов, приготовиться к учебному бою. Ваша машина «кобра», моя — «як». И вот они устроили в воздухе карусель… И генерал одолел… «Як» у него легче шел вверх, круче виражил. Он «засветил» хвост «кобры» и если бы нажал гашетки, то майор Дроботов поцеловался бы с землей. «Можно воевать на «яке»? — немного погодя спросил нас генерал и сам ответил; — Вполне! Намотайте на ус!» Мы рассмеялись. Генерал догадался и сказал: «Неважно, что вы безусые. Мотайте на что хотите, но запомните главное: нет ничего хуже неверия бойца в свое оружие!»

— Любите вы, Борис Николаевич, вспоминать войну… А может быть, ваш майор специально поддался генералу? Ведь генера-ал!