Голубые капитаны

В это время два камуфлированных «фокке-вульфа» с бреющего полета подобрались к ним. Борис был беспомощен, он не мог надолго оторвать взгляд от самолета Корота и, ссутулившись, ждал удара в спину. Спина стала чужой и казалась хрупкой. Сверху, заметив противника, скользнули два «яка». Ведущий «фоккер» с желтым коком винта, оценив невыгодность обстановки для себя, поспешно выпустил полуприцельную очередь. Самолет Корота, приподняв крыло, провалился.

— Миша! — отчаянно закричал Борис. — Влево ручку! Истребитель падал. Потом судорожно рванулся…

— Чуть вправо!

Поколыхал крыльями и выправился.

— Прибери газок, ручечку на себя. Вот так и держи!

— Все нормально, — прошелестело в наушниках. — Я, кажется, что-то начинаю различать.

Два самолета, словно привязанные друг к другу, пролетели над аэродромом: первый неуверенно, будто прихрамывая, второй несся сверху, чуть в стороне.

— Сажать буду тебя на брюхо, — сказал Борис и выпустил у своего самолета шасси.

Они опускались все ниже и ниже, издалека прицеливаясь на посадочную полосу.

— «Ястреб»-29, я — Земля. Беру управление на себя. Слушай мои команды.

— Нет, нет! — торопливо ответил Корот. — Пусть он, пусть… Боря!

— «Ястреб»-30, продолжайте руководить посадкой, — быстро и тревожно ответили с командного пункта.

— Соберись, Миша. Внимание! — закричал Борис. — Высота пятьдесят. Щитки! Чуть опусти нос. Убери газ и выключи зажигание. Ручку плавно на себя. Плавне-ей! Тяни до пупка и замри! — выдохнул Борис и от самой земли ушел на второй круг.

Сделав третий разворот, пересиливая себя, он повернул голову и посмотрел на посадочную полосу. Самолет Корота лежал на земле с оторванным крылом, а фюзеляж и кабина были целы. От аварийного истребителя отъезжала «санитарка»…

— Полковой врач сказал мне тогда, что через месяц ты прыгать будешь! — улыбнулся Романовский.

— Как видишь! Хоть невысоко, а сигаю и по сей день.

— Да, Михаил, повезло тебе, — сказал Смирнов. — Слепой в полете… История войн знает немало таких случаев, и почти все они кончались трагически. Человек, внезапно отрезанный от мира, ясно сознающий, что его через несколько секунд ждет, теряет себя. Ум, воля, выдержка растворяются в остром чувстве неведанного, сковывающего страха. И тогда все… обречен! Воскресить силы, спасти может только умение быстро взять себя в руки, большая тяга к жизни, сильное и верное плечо товарища… Этим плечом для тебя, Михаил, была невидимая радиоволна, донесшая голос Бориса… Забывать прошлое грех, но жить надо сегодняшним днем. Почему у тебя в эскадрилье неблагополучно, Михаил? — после паузы спросил генерал. — Зачем позоришь фронтовиков?

— Поправим… А может быть, и порох отсырел…

— Товарищ генерал, у меня просьба. И Миша поддержит, — Романовский принял на себя начало неприятного разговора.

— Давай.

— Вы смелый человек…

— А без лести?

— Похлопочите о пилоте Туманове. Пусть его не снимают с борта. Разрешите летать парню.

— Аварийщиков защищаешь? Он молод, много времени впереди, успеет загладить свою вину.

— Я знаю Туманова. Если снимут, он может не вернуться в авиацию.

— Тем паче! Тонкую жилу не терплю!

— У него все сложно… Раньше вы не жалели времени и из цыплят делали боевых петухов. А сейчас… устали, да?.. Из него получится незаурядный пилот. Верю!

— Твердо?

— Иначе не просил бы.

— Семейственности с ним никакой?.. Ладно, ладно, не кипятись, знаю тебя, бобыля! — Смирнов взял со стола трубку. — Вот курить собираюсь бросать… Не обещаю положительного результата для вашего Туманова, но войду с ходатайством к начальнику политуправления… Сложное дело, сложное…

* * *

В больницу девушки забежали после обеда: Светлана ушла с лекции, а Мария отпросилась с работы. Они тихо уселись на белой скамейке, ожидая нянечку.

Светлана несколько раз начинала писать записку и рвала листочки. В первое посещение их довольно бесцеремонно выдворили из больницы, сославшись на запрет врача. И только в третий раз, когда Мария применила все возможное, вплоть до кокетства с главврачом, им разрешили передать пару яблок, а от Василька принесли письмо. Паническое письмо. Его давило чувство вины и пугала дальнейшая судьба. «…В лучшем случае меня поставят мотористом… Я болван! Сопляк!.. Без неба крышка!..»

«Как ответить, успокоить? Где взять эти волшебные слова?» — думала Светлана, и у нее быстро увлажнялись ресницы.

— Напиши одно, одно-единственное слово! — словно прочитав ее мысли, сказала Мария.

Светлана благодарно кивнула и вдруг заметила судорожно сжатую руку подруги. Длинные розовые ногти Марии врезались в ладонь, пальцы белели.

В комнату ожидания вошли Семен и Илья Борщ.

Семен увидел Марию. Лицо осталось спокойным, только брови дрогнули и поднялись на высоком лбу. Мария встала, опустив руки, пристально смотрела на него. Казалось, тронь ее — она сейчас же сорвется с места и ринется по коридору.

«Сядь же, сядь! Что вытянулась? Захлопни глазищи! — хотелось закричать Светлане. — Он же твоего мизинца не стоит. Сядь!»