Голубые люди розовой земли

Но Шарик, хоть и перестал вертеться и даже присел, все равно нетерпеливо перебирал передними лапами, то и дело взглядывал на Юрку и нахально облизывался.

Пока Миро и Тэн расставляли посуду на столе, вернулся и Зет. Он принес странные, похожие на радионаушники приборы, от которых тянулись тонкие провода, и положил их на выросшие по бокам комнаты диваны-кровати. Квач заговорщически улыбнулся и кивнул, а потом широко расставил руки и жестом хлебосольного хозяина пригласил Юрия к столу.

Юрий не знал, как поступить — сразу садиться или, может быть, немного поотказываться, чтобы голубые люди не подумали, что он такой уж голодный. Все-таки для соблюдения настоящего мужского достоинства следовало бы сказать что-нибудь вроде: «Нет, благодарю вас, я сыт». Или: «Ну, зачем такое беспокойство — мы уже завтракали». В крайнем случае, можно было сказать еще и так: «Да вы не беспокойтесь, ешьте сами». Юрка на минуту споткнулся: «А как сказать правильно: ешьте или кушайте?» И мысленно поправился: «Кушайте!» Но опять смутился — уж очень это самое «кушайте» было жеманным, каким-то ненастоящим. Поэтому он опять поправился: «Ешьте сами, а мы посидим, посмотрим…»

Ничего другого он не успел придумать, потому что Шарик взвизгнул и обиженно посмотрел на Юрку:

«Ты что ж, в лесу меня голодом морил и теперь собираешься отказываться? Имей в виду — я против! Если люди угощают — отказываться неприлично: подумают, что ты или задавака и трепач, или что ты брезгуешь, не доверяешь им».

Вот почему Юрий вздохнул и сел на тот самый зеленоватый стул, который ему показали.

Шарик сейчас же устроился рядом со стулом и поднял нос кверху. Но космонавты не спешили садиться. Они столпились возле Юркиного места и наперебой приглашали Шарика сесть за стол. Только тут стало понятным, почему один — самый красивый, ярко-алый стул был выше и уже других: он с самого начала предназначался Шарику.

Напрасно Юрка объяснял, что собака должна есть где-нибудь в уголке, в крайнем случае возле его ног, что Шарик не привычен к такой заботе и по своей неопытности может натворить что-нибудь не совсем приличное, — голубые люди были настойчивы. И как Юрка ни следил за ними, по всему было видно — разыгрывать его они не собирались. И Юрка усадил Шарика на ярко-алое кресло.

Шарик всего несколько секунд был как бы смущен и растерян, но через некоторое время он повел себя так, словно всю свою собачью жизнь сидел в космических кораблях за одним столом с экипажем и ел с тарелок из неизвестного материала.

Завтракали чинно, благородно, с ложками и вилками. Но что-то Юрке не нравилось. Все было чем-то непохоже на то, что ему всегда нравилось. Всего, кажется, было вдоволь: где нужно — соли и сахара, а где требовалось — горчички.

И все-таки не было того настоящего вкуса, который бывает в доброй еде. И, прежде всего, не было хлеба. Дома Юрка мало ел хлеба — всегда было некогда. Утром, перед школой, он просыпал: хлеб есть некогда. Выпьет молока — и бегом. В обед — ребята ждут. Опять спешка. В ужин вообще наедаться не следует — так говорит наука. Получалось, что хлеб есть было некогда.

Но в перерывах между делами Юрка очень любил отрезать добрый ломоть, посыпать солью и съесть его где-нибудь на полдороге или на лавочке, болтая с приятелями. Тогда хлеб бывает настоящим хлебом — вкусным, пахучим, емким. А за обедом или завтраком он ведь вроде и неглавное. Так, обязательная нагрузка.

На завтрак в космическом корабле хлеба явно не хватало. Конечно, обойтись без него было нетрудно — были какие-то коржики, но хлеба все-таки не хватало. Вспомнилось, что есть народы, которые совсем не едят хлеба, — например китайцы. Им хватает одной крутой рисовой каши, пресной и без запаха.

И тут Юрка понял, чего не хватало во всем том, что он ел и пил. Не хватало знакомого запаха. Все пахло очень приятно — не то духами, не то корицей с гвоздикой, но не было того доброго, сытного запаха, без которого самый распрекрасный завтрак или обед не может быть настоящим удовольствием. И тут вспомнилось, что ведь пахло же в корабле еще и жареным луком, а за столом этого запаха не было и в помине.

Пока Юрка ел и думал обо всем этом, Шарик не терял времени зря. Он сидел на своем высоком алом кресле, как король на троне, и за ним ухаживали невиданные голубые люди. Они накладывали ему на тарелку еду. Они подставляли ему стакан с питьем, а каким — ни Юрка, ни Шарик не знали. Правда, Шарику так и не удалось напиться как следует — его морда не входила в стакан. Но поскольку за всю свою недолгую собачью жизнь Шарик не видел и не слышал, чтобы обыкновенная дворняга попадала в такой почет, ему было уже не до питья: он стал стесняться. Конечно, ему бы хотелось съесть не то что в два, а даже в три раза больше, чем ему накладывали — за прошедшую ночь он очень проголодался, — но теперь это казалось ему неудобным. И чем больше казалось, тем больше он стеснялся.

А голубые люди смеялись и гладили его по отмытой шерсти, говорили какие-то слова, которые Шарик, казалось, понимал так:

«Хорошая собака. Воспитанная собака».