Голубые луга

— Как весенней теплою порою
Из-под утренней белой зорюшки,
Что из лесу, из лесу из дремучего
Выходила медведиха
Со милыми детушками медвежатами.

Федю потянуло на улицу.

Лед на пруду еще не потонул, но просел, треснул, и по верху уже гуляла вода. Оба островка щетинились голыми прутиками, тянулись в небо, и будто на цыпочки поднимались от нетерпения — так хотелось им листьев и птиц.

Федя пошел вдоль берега, глядя на солнышко. Увидал студенистую, в черных зернышках лягушачью икру. Он сел на корточки и разглядывал это великое чудо, эти черные точечки, которые — дай только потеплеть — превратятся в шустрых головастиков, а потом в изумрудных лягушек.

— Что смолкнул веселия глас! — крикнул Федя на весь лес.

А по лесу в ответ покатилась волна апрельского ветра, закачались вершины, загудело в вершинах. И Федя засмеялся: он был хозяин неведомой силы.

2

Красавка никак не хотела ходить в стадо. Какая-то корова ударила ее больно в бок рогом, и Красавка каждый день удирала.

— Хоть работу бросай, — сказала мама.

А как было бросить работу, когда от мышиных обедов оставались белые сухарики.

Бабка Вера хворала, может, и вправду, а может, боялась от дома отойти.

— Обчистят, и будешь гол, как сокол.

— Кончишь год, придется тебе корову пасти, — сказала мама Феде.

Тот покраснел: мало, что деревенский, еще и пастухом сделали.

Но, оказывается, Леха тоже собирался пасти свою корову и сын деда Кузьмы Вовка. Они никак дождаться не могли, когда закончится учеба.

— Что ты! — говорил Леха. — В пастухах — во! Воронят будем есть, колоски жарить.

3

— Вставайте, ребята, вставайте! — будила мальчиков бабка Вера.

Федя выскочил из постели, продрал глаза.

— Мама, что случилось?

— Войне — конец!

— Войне — конец! — заорал, влетая к Страшновым не постучавшись, Леха. — Слыхали?

Федя оделся, они с Лехой побежали в Красенькое, к клубу. Возле клуба, сияя медью, собирался оркестр. Грянул марш: «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц!» Люди подходили друг к другу, целовались.

— Взрослым парням лафа! — сказал с пониманием Леха. — Всех девок нынче перецелуют, как на пасху.

Оркестр играл, крутили бесплатную картину, правда, опять без звука, но картина была что надо: «В шесть часов вечера после войны».

4

Соседка по парте писала на промокашке какие-то буквы, ставила между ними плюс и промокашку старалась положить на Федину сторону. Федя стряхнул с пера кляксу на парту, промокнул этой промокашкой и написал на ней большими буквами: «Предательница».

Соседка промокашку изорвала на мелкие кусочки и сидела теперь на самом краешке парты.

— Упадешь — не заплачу! — сказал он ей на перемене.

— А я с Лехой буду дружить, — сказала ему Морозова на другой перемене. — Он не то что ты — в пятый ходит.

Мрачный заявился Федя домой, а дома на столе самовар — отец приехал.

— Хочешь в Старожилово съездить? — спросил он прямо на пороге.

— Хочу! — вспыхнул радостью Федя.

— Ложись пораньше, разбужу в шесть.

Федя достал подарок старожиловских ребят — изумрудное перышко. Вот ведь какие молодцы, что догадались подарить. Перо мерцало загадочным огнем, зелено-синей тайной морей.

Ехали на полуторке. Машина исстоналась на ухабистой дороге, но Феде было хорошо, и отец знал, что сыну хорошо. Все теперь было хорошо. Отца взяли на важную работу, а правда восторжествовала. В Старожилово отец ехал на суд, свидетелем.

Судили Митрофана Митрофаныча и директора лесхоза Кривоусова. За хищения.

Страшное слово — хищение. Хищение совершают хищники человеческие.

Машину бросало, голова туда-сюда. И — к отцу под мышку.

А проснулся — Старожилово.

Все те же дома, те же деревья, а только все уже — чужое. Все не для тебя, не для твоей жизни.

Суд был в клубе.

— Приходи часа через два. Обедать пойдем, — сказал отец.

Дал Феде пять рублей и отпустил к ребятам.

Федя побежал к Куку. А дом на замке. Из новенького сарая вышла Афросинья Марковна, Цурина соседка.

— Они, сударь мой, высоко нынче взлетели. В Москве. Дружка твоего в суворовское училище берут. Советским офицером будет. А я вот за хозяйством приглядывать поставлена.

— А-а! — сказал Федя и, кивая, пятясь, ушел от дома на дорогу.

Он бежал к Яшке. Боялся, что не застанет, и не застал, но на пороге сидел Ваня, меньшой.

— Яшки нету? — спросил Федя.

— Нету, — ответил Ваня. — В столовую за едой с братанами ушел. Нам теперь еду дают до папкиного приезда. Война-то кончилась.

Ваня, меньшой, взял Федю за руку и тянул за собой в дом.

— Пошли, пошли, — говорил он. — Чего покажу.

Федя вошел в дом и увидал на кровати тетю Аграфену. Она лежала не шевелясь.

— Ой! — сказал Федя, отступая. — Что же ты сидишь? Врача нужно звать.

— Не нужно, врачи каждый день ходят. Мамка спит.

— Спи-ит?

— Как объявили — войне конец, она пришла и говорит: «Ребятки, войне конец. Я теперь отдохну маленько». И заснула.

— Летаргический сон! — Феде хотелось подойти поближе к тете Аграфене, но он не осмелился. Он даже посмотреть на нее не решился, словно взгляд его мог повредить спящей.