Здорово, Влад, старик!
Давненько не писал, каюсь, да и ты не забрасывал меня посланиями. Что новенького, как живет престольная? Ты небось, лишившись своего верного извозчика Ручьева, ходишь пешком, а, потому строен, подтянут, худощав. В нашей компании этим немногие могли похвастаться. Тебя бы сюда. Тут, друг, из любого сделают спортсмена.
Что тебе сказать? Как должен ты себе представить очередным летним вечером жизнь своего далекого друга? Так и вижу тебя на нашем диванчике в «Метрополе», и мысли твои далеко-далеко, они с лучшим твоим и вечным другом — Ручьевым. Помнишь, я написал тебе как-то:
Ты только вспомни грустную, красивую мелодию,Объятья странной неги и опьяненья час,Бокал недопитый под «Синюю рапсодию»И блеск всегда печальных, полузакрытых глаз...Помнишь? Ты еще расплакался, когда я прочел, тебя Эл все утешала. Правда, нализался ты здорово, еле домой дотащили. Но стихи проняли.
Вообще-то поэтом мне быть, а не дипломатом.
И уж во всяком случае не генералом.
Знаешь, Влад, вот уже прошел месяц, как мы расстались, а я живу какой-то двойной жизнью. Одна здесь — стрельбы, походы, учения, приказы, это вне меня; другая — внутри меня — ты, наши столичные будни...
Сейчас это кажется сном.
Я немного уже привык к здешней жизни. И все-таки она постоянно преподносит сюрпризы. Суди сам. Сижу я, читаю Джека Лондона по-английски — у нас много в библиотеке книг на иностранных языках — тоже, кстати, сюрприз. Подходит наш командир роты Копылов. Я, как положено, встаю.
«Ну что, Ручьев, — спрашивает, — Джека Лондона читаешь?»
«Так точно, товарищ, гвардии старший лейтенант!» (Представляешь, старик, как мы тут к начальству обращаемся? Раньше я б язык сломал.)
«А что именно?»
«Когда боги смеются», — отвечаю и повторяю название рассказа по-английски.
«Нравится?»
«Очень, — говорю. — Я вообще Джека Лондона люблю. Особенно северные рассказы — «Белое безмолвие», «Мудрость снежной тропы», «Тысяча дюжин»... — шпарю, заметь, по-английски, — «Вкус мяса»...
И вдруг (нет, ты только представь, старик!), вдруг гвардии старший лейтенант товарищ Копылов, который, как я считал, кроме уставов, ничего, разумеется, не читал, эдак невозмутименько, спокойненько, на отличном инглиш поправляет высокоинтеллектуального, суперэрудированного филолога и полиглота Ручьева.
«Вкус мяса» — это из другой оперы, Ручьев. Из рассказов о Смоке Белью. Или ошибаюсь? Честно говоря, Джек Лондон мой любимый писатель. Ты читал его «Что значит для меня жизнь»? Интереснейшая статья. Прочти. Капиталистов под орех разделывает. Здорово».
(Я, кстати, об этой статье и слыхом не слыхал.)
И все по-английски! Представляешь? Я как рот открыл, так и закрыть забыл.
А потом говорит:
«Ты, Ручьев, в английском преуспел. Тут ребята сами учат, помоги в случае чего».
«Есть помочь», — только и нашелся сказать.
Вот такой сюрпризик, старик, а вечером еще один, поменьше. Заявляется некий Щукарь — такой огрызок черненький, быстренький, как жучок. Я тут его однажды обидел. Он хотел со мной в самбо померяться, у него второй разряд. Ну, ты меня знаешь — раз-два — и он у наших ног. Так представь, не обиделся, пришел, просит помочь в английском. Он, видишь ли, курсы не закончил, а прослышав, что я знаток в английском, помощи ждет, хочет за срок службы заочно курсы свои кончить. Ну ты видел?
Нет, старик, тут есть чудны́е ребята. Я тебе еще напишу о них. Вхожу в контакт.
Словом, пиши, что да как.
Т.
