Голубые молнии

Высоченная кирпичная стена, утыканная сверху острыми бутылочными осколками, широкие и запутанные проволочные заграждения, многометровые рвы преодолевались солдатами с такой же легкостью, с какой Ручьев доходил до столовой.

И только по прерывистому дыханию, по выступившим возле губ капелькам пота можно было догадаться о том, сколько все это требовало сил.

Ручьев хорошо разбирался в спорте и мог оцепить удивительную точность и экономичность движений, автоматизм приемов, безошибочный расчет расстояний и усилий.

Такое дается только длительной, постоянной тренировкой.

Солдаты, словно ужи, проползали под низко натянутой проволокой, преодолевали рвы с отвесными стенами.

У них на занятиях часовой, которого надо было «снять», не стоял истуканом. Он активно сопротивлялся, и его надо было застать врасплох и победить. А иногда и нескольких, одного за другим.

И оружием им служили не только автомат, пистолет, кож, но и саперная лопатка, палка, проволока, даже камень...

И объекты свои они «подрывали», не удобно улегшись на земле, а повиснув на фермах моста, прилепившись к танку, лежа в длинной узкой трубе. К тому же на все это давались считанные минуты, а то и секунды.

Каждый солдат был здесь целым подразделением — мобильным, сильным, хитрым, искусным в маневре и бою, вооруженным знанием всех тайн бесшумной войны.

А когда наступал перекур. Ручьев задумывался — каким страшным, каким опасным в бою станет каждый из этих ребят, весело смеявшихся, куривших или безмятежно улегшихся на траве, устремив взгляд, к белым облакам.

И еще думал — неужели и он сможет стать таким?..

— Приготовиться! Пошел! — скомандовал Якубовский и нажал кнопку секундомера.

Ручьев ринулся вниз. Пока несся к земле по натянутой проволоке, успел дать несколько очередей из автомата и точно метнуть гранату в центр круга.

Он был доволен собой. Его увлекла эта игра, на мгновение Он представил себе настоящий бой. Ему захотелось совершить подвиг, показать невиданный результат, всех поразить. Пусть генерал увидит, какой он, Ручьев, солдат. Не прыгнул, зато хоть здесь... Перед генералом он готов был на все.

Словно на невидимых крыльях, он летел вперед. Мгновенно освободился от подвесной системы; пыхтя, подполз под проволокой; вмахнул в окно; чуть не покалечив, «снял» часового; несмотря на свою комплекцию, быстро прополз подземным переходом.

Предстояло «подорвать» мост.

Обычно здесь терялось много времени: не ладилось со шнуром, не зажигалась, а потом гасла на ветру спичка.

Ручьев учел все это. Еще продираясь сквозь подземный проход, он хотя к замедлил немного движение, зато полностью подготовил свою мину. Соорудив остроумное (и заранее запроектированное им) укрытие из полы шинели, он сразу же зажег шнур и побежал дальше.

Пот катил с него градом, он задыхался, когда начал переправу по канату над большой, тускло блестевшей лужей. Для Ручьева, учитывая его вес, это было самым сложным испытанием.

Стиснув зубы, вытаращив глаза, он перебирал руками. В голове возникали и бесшумно взрывались цветные круги, в ушах гудело, казалось, тысячи рук тянут вниз стопудовое тело, пальцы горели...

И где-то глубоко внутри все время билась мысль: «Ничего, ничего... Трудно? Тяжело? Ничего, ничего... Прыгнуть, видите ли, побоялся! Струсил! Так вот покряхти теперь, побегай! Выдержишь, все выдержишь... И не то еще! Давай, давай, расплачивайся. Не можешь прыгнуть? Так ползи! И как следует, и побыстрей».

Ручьев силой воли заставил себя снова включиться в игру. Напряжение спало. Возвратилась легкость...

Вот он на «другом берегу».

Еще одно выигрышное упражнение — машина.

Уж что-что, а это дело он знает!

Взвизгнув на повороте, «ГАЗ» с бешеной скоростью промчался по дороге, резко затормозил.

Бросившись к радиостанции, дрожащими от напряжения пальцами Ручьев завозился с рукоятками...

Когда он снова встал в строй, то весь сиял. Он чувствовал, что преодолел полосу на «отлично» — быстрее, чем за шесть минут.

Прошедшие полосу раньше Дойников и Щукарь оживленно спорили.

— Ты. Щукарь, ползешь, как змея через реку: раз-два — и там, а часового полчаса снимал, хотя и самбист, — удивлялся Дойников. — Самбист ведь!

— «Самбист, самбист»! — огрызался Щукарь, вытирая рукавом взмокшее лицо. — А он, представь, тоже самбист оказался. Я ему говорю: «Падай, я ж тебя снимаю!», а он: «Пошел ты... раз снимаешь, так и вали!..» А его черта с два свалишь, бугая!

Дойников заливался смехом и начинал делиться планами:

— Зажигалку заведу. Точно. Спички дело ненадежное — ломаются, не горят. Зажигалка — дело верное.

— Вот-вот, — ворчал Щукарь, — я тоже финку заведу. Самбо — дело неверное. Попадется еще раз такой, я его финкой ка-а-ак!..

— Ты что!.. — Дойников таращил голубые глаза. — Это учения!

— Так пусть снимается, раз часовой, а то «вали» его, видишь ли. Вот финкой дам раз, сразу свалится! — воинственно рассуждал Щукарь.

Прибыл Сосновский. За ним Костров, громогласно объявивший, что наверняка показал лучшее время.

Однако, когда роту построили для подведения итогов, выяснилось, что лучшее время показал гвардии рядовой Ручьев — меньше пяти минут.