Голубые пролески

Тут самовар отразил ещё одно лицо. Оно было грустным. Это тихо вошёл Коваленко.

— Ну как, Стасик, раздобыл хлебца?

— Нет, Ксана, но мне обещали…

— Ах, Стасик! Ничего-то ты не можешь сделать! Только на скрипке играть…

— Не только на скрипке, — заступилась Паня. — И на рояле!

— Ну, ничего, — успокоила Мария Ивановна. — Садитесь, Станислав Осипович, пить чай, пока деруны не остыли!

Так Коваленки поселились в доме фронтовика, бывшего тракториста Берёзкина. Станислав Осипович вместе с Митьком и Паней помогали Марии Ивановне по хозяйству. Понемногу поправлялась Панина мама, Оксана Семёновна.

— Вот Зорька отелится, начнёт доиться, я тебя, Ксана, сразу парным молочком на ноги поставлю! — пообещала Мария Ивановна.

Теперь Мария Ивановна и Станислав Осипович наведывались к Зорьке по очереди. Однажды Коваленко вошёл ночью в хлев и увидел телёнка. Он стоял, покачиваясь на слабеньких ножках, а Зорька лизала его и косилась на Коваленко. Станислав Осипович впервые видел новорождённого телёнка. Он не знал, что с ним делать, и побежал будить хозяйку.

— Тёлочка! — обрадовалась Мария Ивановна. Она обтёрла тёлочку сеном и уложила на разостланный половик. На этом половике, как на носилках, тёлочку принесли в дом.

Утром на завтрак было запечённое в русской печи молозиво — первое молоко, жёлтое и густое, похожее на омлет.

— Вкусно! — покачивала головой Оксана Семёновна. — Я даже не знала, что это такое. У нас никогда не было коровы…

На кухне в углу топталась, постукивала копытцами тёлочка. Она обсохла, стала рыженькой. На лбу под курчавой чёлочкой у неё белела круглая отметина.

— Ах ты, долгожданная! — хлопотала возле неё Мария Ивановна. Она учила тёлочку пить молоко: окунала в него палец и давала сосать, а потом незаметно убирала его, и тёлочка сама тянула парное молоко. — Ну, как мы тебя назовём?

— Звёздочка! — выпалил Митёк. — У неё на лбу звёздочка.

— Раз долгожданная, значит — Жданка! — предложила Паня.

— Вот умница! — похвалила её Мария Ивановна. — Хорошее имечко!

И обиженный Митёк, надувшись, ушёл на улицу. Опять эта девчонка обскакала его! Мама теперь частенько ставила Митьку в пример Паню: «Смотри, как она аккуратно ест!» Или: «Вот, погляди, какие у Пани ноги сухие, а ты опять вывозился!»

Митёк потихоньку от взрослых показывал Пане язык. Но Паня перестала обращать внимание и только укоризненно смотрела на него тёмными пристальными глазами: ну, как тебе самому это не надоело?!

Как только начала доиться Зорька, жизнь в доме Берёз-киных пошла по-иному. На столе появилось масло, сметана, творог, простокваша. Зорькиного молока хватало всем — и людям, и Жданке.

— Корова — самое доброе животное на свете! — восторгался Станислав Осипович. — Ксана, если у нас будет возможность, давай заведём корову! Посмотри, какие у неё спокойные и добрые глаза. Так спокоен может быть только тот, кто сознаёт свою пользу для других!

Оксана Семёновна быстро поправлялась. Она уже выходила на улицу, хлопотала по дому. Коваленки стали поговаривать об отъезде.

— Да живите здесь! — оставляла их Мария Ивановна. — Места у нас хватает. Вместе веселее! Немец сюда не дойдёт. А если уж так случится — вместе уедем. Мы под чужой властью, хотя бы один день, тоже жить не будем.

Коваленкам нравилось у Берёзкиных. Но, если оставаться, надо было находить работу. И они оба устроились в тот госпиталь, где работала Мария Ивановна. Станислав Осипович дежурил у раненых по ночам, стал «медицинским братом», а Оксана Семёновна шила и чинила для госпиталя бельё. Паня снова стала заниматься музыкой. Из горницы доносились звуки скрипки. Паня играла гаммы и разучивала упражнения.

— Митя, может, и ты будешь учиться у дяди Стасика? — спросила Панина мама.

— Что я, девчонка, что ли? — обиделся Митёк.

Раненые в госпитале прослышали, что их дежурный медбрат — настоящий музыкант, и попросили устроить для них концерт.

В большой зал школы, где размещался госпиталь, набилось полно людей. Здесь были раненые в байковых халатах, врачи и сёстрь1, пришли жители села и школьники, которые учились неподалёку в старом здании школы.

К школьному роялю, припадая на одну ногу, подошёл и сел невысокий человек в черном костюме. Костюм вчера весь день чинила и утюжила Оксана Семёновна, но об этом в зале знал только Митёк. Пианист пошевелил пальцами, откинулся, и…

И зал наполнился музыкой. Старенький рояль звучал, как целый оркестр. Руки музыканта летали над его пожелтевшими клавишами и, казалось, даже их не касались.

— Вот здорово! — прошептал молодой боец с забинтованной стриженой головой.

— Сразу видно — мастер! — отозвался седоусый раненый с подвязанной рукой.

Митёк был горд. «Это же дядя Стасик, мы вместе с ним живём!» — хотелось похвастаться ему перед ранеными.

Но все они были заняты музыкантом и не смотрели на Митька. Станислав Осипович кончил играть. Обрушились аплодисменты. Поправляя растрепавшиеся волосы, Коваленко радостно кланялся залу. Его просили играть ещё, и он играл, играл… Потом взял скрипку и стал играть на ней, неслышно отбивая такт носком ноги.