Голубые пуговицы

Пуговицы уставились на меня несколько обиженно. Они не ожидали от мамы такой мелочности, надо же. Не понимает глупая мама – кому шарфик нужнее: мне, или ей, отправляющейся аж на Северный полюс! Ладно, дальше.

– Это вот ручка, я ей писать буду. Письмо тебе буду писать.

Достаёт мою ручку, обрывки каких-то бумажек. Видимо, на них предполагается писать мне письма, что у неё всё в полном порядке.

– Это вот ложечка. Я ей снег накладывать буду.

Розовая ложка из куклиного набора, обляпанная то ли кашей, то ли картошкой. Застывшая в камень еда на этом орудии кормления выглядит жутко неаппетитно.

– Жень, зачем ложкой-то? Так, прямо тарелкой и зачерпнёшь!

– Медведей кормить буду.

– Ложкой?! Снегом?!

– Ну да.

Бедные медведи.

Пуговицы уже просто искрятся, но мордаха таки сохраняет серьёзное выражение.

– Это такая палка. Буду ей кого-нибудь колотить.

Это, блин, не палка, это отломанная нога от куклы! Прикрываюсь воротником, дабы не испортить дальнейшие рассуждения откровенным и громким ржачем.

– Жень, ты кого там колотить-то собралась?

– Эмм… Медведей!

– За что их бить-то? Ты ж их, вроде, кормить собралась!

– Ха! А вдруг они на меня как накинутся! Я их зря кормила, получается!

Я начинаю хихикать. Я сдерживаюсь, прикрываюсь, держу рот плотно сжатым, но смех предательски рвётся наружу.

– Это вот кисточка. Буду ей вот так лицо… подметать. Или снег с ботинок. Это ещё кисточка. Это чтобы глаза от туша от… метать.

Показывает, как именно, она будет это делать. Только не всё сразу, Жек!

– Это вот телефон, я тебе позвоню, как доберусь.

– Жень, так это же МОЙ телефон!

– Ну мой-то у бабушки! И на нём денег нет!

Железная логика. Пуговицы недоверчиво смотрят на меня – я серьёзно или притворяюсь? Не понимаю всей серьёзности миссии? Телефона мне жалко, что ли?

Ну, вроде всё, собралась. Затолкала кое-как всё обратно в сумочку, напялила варежки. Пошла в сторону двери. Обернулась, помахала.

– Куропатка, а ты хоть знаешь, где Северный полюс?

Пуговицы сочувственно смотрят на меня, видимо, окончательно сражённые моей тупостью.

– На севере, мам.

Дверь закрывается, я возвращаюсь к перипетиям героев книжки.

Через несколько минут (каких минут – страницу только и прочитала!) она забегает в комнату с криком «Мама, я вернулась! Живая!»

Последнее слово меня окончательно добивает, и я всё-таки начинаю смеяться. Она прыгает ко мне на диван, весело хохочет вместе со мной, дрыгает ногами и машет варежками. При этом резиновый сапожок нечаянно прилетает мне в лоб, но я этого как будто не замечаю. Победителей не судят! Ну всё, говорю. Наконец-то ты вернулась. А теперь – мыть руки и обедать.

…Вот боюсь я её отпускать на Северный полюс. Там страшно, и медведи ходят. И отлично понимаю, что она когда-нибудь уйдёт. Возьмёт с собой много ненужных на мой взгляд вещей, вроде куклиной ноги, но которые ей наверняка пригодятся, и уйдёт. И меня, в общем-то, не спросит. А я буду сидеть и ждать, когда же она придёт и расскажет мне, что там увидела. Ведь у каждого из нас – свой Северный полюс.

Я на своём жить осталась.

Моя бабушка

Ездили мы в Тюмень, к моей бабушке. Женя у меня вообще богата на родственников. Давеча она мне доказывала, что моя бабушка ей тоже бабушка. Потом договорилась до того, что это вообще её бабушка, бо я уже взрослая и в бабушках не нуждаюсь. Она хотела захапать мою личную бабушку в своё пользование! Я, конечно, этого не допустила, отвоевала, так сказать, своё законное право побыть ещё внучкой. По её мнению, внучка – это такая маленькая девочка, которая день-деньской развлекается, ходит с бабушкой на карусели в парк, клянчит у неё мелкие монетки на мороженое, и перед сном даёт заплетать себе косичку. Да, я абсолютно не подхожу ни под один из этих параметров, ни косичек, ни каруселей, да и мелочи сама кому хошь могу дать, но всё же, всё же…

После этого разговора я надолго впала в сладкие воспоминания о моём счастливом детстве, том, когда я ещё была внучкой в полном соответствии с дочкиной теорией.