Голубые рельсы

И надо же такому случиться: на экзамене тема сочинения была «Образ Чичикова»! Не понадобились учебники, которые он пронес в аудиторию, спрятав под брючным ремнем. Зачем списывать? Чичикова Толька видел, как своих ближайших друзей. Его сочинение было признано интересным, оригинальным, но из-за грамматических ошибок оценено в три балла.

Наступил самый ответственный экзамен в техническом вузе — математика. В школе по этому предмету Толька считался средним учеником, не хуже, но и не лучше других. Задачи попались трудные. Две из них были для него китайской грамотой, и он не ломал над ними голову. Третья казалась чуть полегче. Если удастся решить хоть одну задачку и ответить на два-три вопроса преподавателя, то «трояк» обеспечен. «Трояк» был пределом Толькиных мечтаний. В который раз он читал и перечитывал текст: «Сторона ромба является средним пропорциональным между его диагоналями. Найдите величину острого угла ромба».

Искал он, искал эту самую величину, а найти никак не мог. Наконец он понял, что не сможет решить даже эту казавшуюся не очень сложной задачку. Стало так тоскливо, как бывает, верно, тоскливо осужденному после приговора.

Толька забыл о задачке, о том, что находится на экзаменах… Устремив невидящие глаза в окно на золотистые сопки, он впервые взглянул на себя как бы со стороны. И сколько ни напрягал воображение, не увидел себя, собственного рельефного портрета и характера. Было что-то неопределенное, расплывчатое, а явственно проступала единственная черточка — умение зубоскалить, или «хохмить», выражаясь его же языком. «Но строить уморительные рожи умеют и обезьяны в зоопарке…» — подумал он. Вспомнилось все то, что без конца твердили Тольке Каштан и Эрнест. В сущности, они говорили одно и то же, но разными словами. Эрнест как-то обмолвился, что человек в семнадцать лет обязан созреть как личность. Бригадир выражался образнее и грубее: «Ветер у парня в голове так и свищет!»

Было сейчас у Тольки такое чувство, словно он потерял в бездумной своей жизни что-то очень важное, самое главное, чего никак нельзя упускать человеку…

Он очнулся. Вспомнил, что находится на экзаменах в высшее учебное заведение. «Слово-то какое — высшее…» — подумал он.

Толька понял, что не имеет права занимать скамью абитуриента и что если вдруг произойдет чудо и он станет студентом, то это будет обманом, аферой…

Незаметно для себя он нарисовал возле формул симпатичного ушастого ослика. Потом в собственном, немного высокопарном афоризме высказал то, что волновало его: «Прежде чем достигнуть высшее, необходимо постигнуть низшее». И расписался. Под рисунком вывел: «Это — я». Затем прошел к длинному столу, за которым сидели преподаватели, положил на зеленое сукно черновики и почти выбежал из аудитории.

На душе скребли кошки. Особенно неловко было перед Марийкой. Вовсе не хотелось, чтобы она считала его олухом…

Марийка поджидала его возле выхода из школы.

— Ну! Не тяни же! — сказала она. — Как?..

— Как героический партизан на допросе. Они от меня ничего не добились! — сказал он, и ему стало стыдно за эту браваду.

— Я так и знала. Что за две недели сделаешь? Люди годами в институт готовятся… Идиотик ты несчастный…

— Не ругай меня, Марийка… Если б ты знала, как мне тошно!..

Толька чувствовал себя как бы выброшенным за борт, белой вороной.

Через три недели приемные комиссии разъехались. Сто шестнадцать парней и девчат Дивного стали студентами-заочниками. Марийка поступила в Институт народного хозяйства.

…Странно устроен человек! Живет годами в окружении людей, вещей, вещи примелькались, люди изучены и наскучили. Но вот он на время вырван из привычной среды, и начинается непонятное. Тоска, тоска… По людям, его окружавшим, по вещам.

Подобное состояние испытывал сейчас и Толька.

Да, такого края, как Дальний Восток, не сыскать во всем мире. Но почему же Тольке чаще и чаще снится его родной Хомутов?.. Городок этот, деревянный, аляповатый с виду, полчаса хода из конца в конец, затерялся в непролазных российских лесах и болотах и с головою утонул в яблоневых садах. Путник, впервые попав в него, не сразу поймет, что уже шагает по городу, не сразу разглядит за листвою яблонь избы: так часто эти деревья посажены и так густы их кроны.

Лишь здесь, за тридевять земель, понял Толька, как хорош его Хомутов! Особенно по весне, когда зацветут яблони: весь в белом дыму, весь в белой кипени. А по осени багряно горит от спелых плодов… Церковь с пятью расписными главами-луковицами, старинным колоколом, отлитым еще при царе Горохе искуснейшим мастером. Вспорхнут с колокольни белые голуби-почтари, закружат вокруг расписных маковок искрами, кувыркаясь в полете, как бы танцуя под звон колоколов…