Голубые шинели

Полковник сидел в своем кабинете, сжимая руками мучительно болевшую голову. «Что-то давление разыгралось не на шутку, — с тоской подумал он, — коньячку, что ли, дерябнуть.» Он встал, закрыл дверь в кабинет на ключ, достал из холодильника всю ту же початую бутылку коньяка, из которой недавно угощал этого пидора, Тимофея, поставил ее на столик, достал еще и яблоко, разломил его пополам, положил рядом с бутылкой, потом, тяжело закряхтев, опустился в мягкое, проглатывающее тело кожаное кресло, налил себе небольшую стопочку и со смаком выпил ее, закусив яблочком. Потом откинулся на спинку кресла и стал ждать, когда придет долгожданное облегчение. Вообще-то он не был пьяницей — но коньячок любил, всегда имел в запасе несколько бутылок — для себя и гостей, и пил его помаленьку не большими дозами. Вот как сейчас. Одуряющая головная боль, вызванная давней гипертонией, почти всегда отступала после такого лекарства, как про себя называл коньяк полковник. Вот и сейчас голова начала постепенно становиться более легкой, какой-то невесомой, потом исчезла острая боль. И после нее осталось только тупое ощущение дискомфорта, а постепенно ушло и оно. Полковник с облегчением выдохнул: «Рассосалось.»

Полковник злился на себя — что это он, как мальчишка, разволновался. Подумаешь — разговор с этим Тимофеем. Все вроде бы нормально — чего уж тут дергаться.

Но подсознательно, каким-то неясный шестым чувством, несмотря на внешнюю податливость солдата, полковник чувствовал, что парень не так прост, как кажется. «Ну хорошо, уговаривал он себя — ну не так прост — так это даже лучше, дело-то ему серьезное поручается — пусть мозгой-то работает хоть чуть-чуть.»

Да, разнервничался полковник, значит стар стал, плохо владеет собой — раньше, в былые-то годы, и глазом бы не моргнул. А тут видите ли — гипертония. Эх, теперь он злился уже на себя самого.

С другой стороны — как было не нервничать, если от этого мальчишки, от этого мутного солдатика зависело дело всей его жизни. Полковник приступал теперь к самой важной для себя операции, в которую уже было вложено немало сил и денег — ему надо было организовать продажу большой партии оружия арабским террористам.

Вообще полковник воровал всегда — так уж повелось в армии — кто не воровал, тот не дослуживался до высоких постов, не имел благоволения от начальства. Полковник же все всегда делал по уму — и никогда не жадничал. Он знал, что армия — это огромная кормушка, где денег хватит на всех, но чтобы тебя у этой кормушки держали — надо быть чутким к запросам начальства и жестоко подавлять недовольство подчиненных. Эту простую азбуку полковник усвоил давно и с успехом продвигался по служебной лестнице. Да что там говорить — ему всего-то сорок пять, он даже на два года моложе, чем этот гребаный майорище, замполит, мать его так, и скоро, возможно, станет генералом. А почему? А потому, что не жадничал никогда: одну дачу строил себе и пять — начальству из генштаба; жене джип покупал, а руководству пригнал десяток новеньких «Волг» с автозавода. Средства на все эти роскошества полковник добывал самым разнообразным образом — то взятку получал, чтобы кого-то от армии отмазать, то воровал стройматериалы во время строительства казарм в ввереном ему подразделении, то потихоньку продавал налево различную технику. В последнее время неплохо стало перепадать и от торговли этими пидорами — виданное ли дело, что какие-то мудаки платили почти что по пятьсот баксов за солдатские задницы! Этого полковник не понимал, гомосексуалистами он брезговал, но раз уж фишка так легла, что из этого можно было делать деньги — то плевать, в конце концов. Деньги — они не пахнут. Главное правило — от общей суммы заработанного половину отдай наверх — соблюдалось им неукоснительно, и потому он чувствовал себя в своем кресле уверенно и надежно. Но вот его покровители в последнее время что-то не тем занялись — вместо бизнеса полезли в политику. До полковника доходили различные слухи о новых течениях в армии — кто-то поддерживал правительство, кто-то поддерживал опального генерала Чайку — и от того, на чьей ты стороне — могло зависеть — усидишь ты завтра в своем кресле или нет.

Кроме того, периодически ходили всякие слухи о грядущих сокращениях. А все это значит, что однажды карта может лечь так, что его покровителей вышибут с их насиженных кресел — и тогда он, полковник, останется как бы без поддержки — и вполне может случиться, что на некоторое время придется затаиться, а значит надо обеспечить себе тылы. Конечно, пока торговля пидорами процветала — но дело было рискованным и могло раскрыться в любой момент. Хорошо еще, что повезло с подручными. Буряк был для полковника просто находкой. Он и его братец, дважды судимый за злостное хулиганство бугай, были ребятками со связями.