Голубыми дорогами мира

Зашел начальник радиостанции. Семеныч недолюбливал его, какой-то он скользкий, закрытый, себе на уме человек. Таких на флоте не очень уважают. Но их жены работали вместе, в книжном магазине, и были подругами, Семеныч тоже как бы дружил с Митричем.

– Привет, – сказал начальник радиостанции, звали его Александр Дмитриевич, а на судне просто Митрич.

– Привет, – ответил Семеныч.

Митрич сел в кресло у стола, Семеныч спустил ноги с дивана, положив книгу. Стал ждать, что скажет Митрич.

– Выпить есть? – спросил Митрич. Притом спросил таким голосом, что Семеныч почувствовал, что у того есть какая-то важная новость. Семеныч достал из холодильника початую бутылку смирновки. Достал стаканы и селедку, стоявшую тоже в холодильнике в тарелке, порезал хлеб. Налили, выпили, закусили. Налили и еще выпили.

– Какие новости? – спросил Семеныч.

Митрич замялся.

– Да вот, говорил по радиотелефону с женой, привет тебе передает.

– А как моя там?

Митрич вильнул глазами.

– Да все вроде хорошо.

Посидели, поговорили о судовых делах, о скором приходе домой. Когда бутылка подходила к концу, Семеныч больше пить не стал, скоро на вахту. Митрич опьянел и вдруг стукнул кулаком по столу.

– Вообщем так, Вова, не буду молчать. Моя сказала, что Лариска твоя скурвилась, открыто гуляет с каким-то милиционером, тот даже ночует, бывает, у нее. Милиционер женатый, двое детей. Вот такие дела. Извини, но решил рассказать тебе все. Все равно, придет время, узнаешь.

Семнычу эти слова ударили в голову, по сердцу, хмеля как не бывало. Он сидел на диване, наклоня голову и осмысливая сказанное. Потом достал нераспечатанную бутылку смирновки, открыл ее и выпил прямо из горлышка полбутылки. Хмель все равно не брал. Вспоминались лучшие дни с женой, общие дела, общие радости и горести. Как она могла? Предательство всегда удивляет преданных. Вот был рядом вроде бы близкий человек, к нему тянулся душой, и вдруг этот человек в одно мгновенье стал врагом. И осмыслить сразу это трудно, а понять невозможно. Семеныч был крепким человеком, иногда вспыльчивым в мелочах, но в серьезных делах спокоен и рассудителен. Вот и сейчас он почувствовал, что потихоньку успокаивается. «Ладно, разберусь» – подумал он. Уже спокойно налил водку в стакан, выпил. И почувствовал на этот раз сильный удар хмеля в голову.

Вахта у Семеныча была с нуля до четырех утра. Придя на вахту и осмотрев машинное отделение и механизмы, Семеныч зашел в центральный пост управления машинным отделением, его на судне называют ЦПУ. Расписался в вахтенном журнале и отпустил отдыхать четвертого механика. На вахте Семеныч ходил по ЦПУ сам не в себе, это заметили мотористы. Шептались: «Что-то у второго случилось»

Семеныча машинная команда очень уважала, за верность данному слову, за непридирчивость, за большую справедливость. Никогда Семеныч не показывал своего превосходства над другими, со всеми был на равных, всем помогал, если кто-то чего-то не знал и никогда не наказывал за проступок, если он случался в первый раз. А всегда старался поговорить по душам с подчиненными, узнать, что да как. Но если его поведение кто-то считал слабостью и совершал проступок еще раз (первый раз простил, простит и во второй раз), то наказание было неотвратимым и жестким, вплоть до списания с судна. Знавшие Семныча давно, обычно встретив его на берегу, просились к нему в рейс. Поэтому люди, почувствовав, что Семнычу плохо, сочувствовали ему и всячески пытались отвлечь его от мрачных мыслей даже на вахте. Но Семеныч плохо понимал, что ему говорили. В голове крутилась одна мысль: «Как она могла? Почему? Как это случилось?». Вспоминал их совместные походы в тайгу, ночевки в палатке, чтение книг по вечерам в дальних отрогах Сихотэ Алиня, рыбалку, уху.