Голы и босы

Миссис Рэнсом тоже видела радужную сторону событий — впрочем, как и всегда. Когда они с мистером Рэнсомом поженились, они обзавелись всем, что полагается иметь в налаженном хозяйстве: столовым и чайным сервизами с подобранными к ним льняными скатертями и салфетками; десертными блюдами, стеклянными вазочками и розетками, тортовницами на ножках, водившимися у них в изобилии. Салфетками — для туалетного столика, подносами — для кофейного, столовыми дорожками — для обеденного; махровыми полотенцами для гостей и в пандан — салфетками для умывальника; комплектом ковриков для унитаза и для ванной из того же комплекта. У них были особые ножи для выпечки, особые — для рыбы и для много чего еще; изящные серебряные лопаточки, инкрустированные слоновой костью, назначения которых миссис Рэнсом так и не смогла постичь. Кроме того, в доме имелся массивный многоярусный ящик для столовых приборов с плотно уложенными там ножами, вилками и ложками на двенадцать персон. Но Рэнсомы не давали обедов на двенадцать персон. Они вообще не давали обедов. Они почти никогда не пользовались полотенцами для гостей, потому что у них не бывало гостей. Они проволокли весь этот скарб через тридцать два года брака с непонятной для миссис Рэнсом целью и одним махом избавились от него. Сейчас, ополаскивая две чашки в кухонной раковине, миссис Рэнсом вдруг, сама не зная почему, запела.

— Наверное, лучше будет, — сказал Краучер, — исходить из предположения, что вещи пропали и назад не вернутся. Может быть, кто-то мечтал обзавестись респектабельным домом и выбрал самый короткий путь к цели?

Он задержался в дверях:

— Я пришлю вам чек при первой возможности. И вы приступите к восстановлению нормальной жизни. Кажется, ваша милая супруга хорошо переносит случившееся?

— Просто все держит в себе, — ответил мистер Рэнсом.

— Никаких особенных драгоценностей или чего-нибудь в этом роде?

— Нет. Она никогда не гналась ни за чем подобным. К счастью, ее жемчуг был на ней в тот вечер.

— Как и сегодня, — заметил мистер Краучер. — Поразительно, вы не находите?

— На ней? — Мистер Рэнсом не обратил на это внимания.

Когда они ужинали за карточным столом, он спросил:

— Я раньше видел у тебя эти бусы?

— Нет, они новые. Тебе нравятся? Я купила их в бакалейной лавке.

— В бакалейной лавке?

— Индийской. За 75 пенсов. Не могу же я все время носить жемчужное ожерелье.

— Они словно из рождественской хлопушки.

— А по-моему, мне к лицу. Я купила две нитки. Вторую — зеленую.

— Что это я ем такое? Брюкву? — забеспокоился мистер Рэнсом.

— Батат. Вкусно?

— Где ты его взяла?

— В «Марксе и Спенсере».

— Превосходный.

Через недели две-три после кражи (которая стала теперь точкой отсчета для всего) миссис Рэнсом сидела в бин-беге, вытянув ноги и разглядывая свои теперь уже довольно поношенные лодочки, и раздумывала, что делать. Это как смерть, размышляла она, суетишься, суетишься, а в результате — пустота.

Тем не менее ей пришло в голову (то было продолжение мыслей у кухонной раковины), что потеря всех земных благ может дать и обретения, которые она не дерзнула бы назвать духовными, но отнесла бы по части «выработки характера». Когда у человека выбивают почву из-под ног — вернее, оставляют ему только почву под ногами в буквальном смысле слова, в голове у него заводятся, ощущала она, благодетельные мысли о том, как он жил раньше. Ее, наверное, могла бы вызволить война, удар судьбы, не оставляющий выбора. Произошедшее не было столь ужасным бедствием, но она знала, что теперь все зависит от нее, от того, сумеет ли она извлечь нужный урок. Ходить в музеи, в картинные галереи, изучать историю Лондона (теперь существовали курсы для всего на свете) она за милую душу могла и раньше, до того, как у них с мужем украли абсолютно всё — правда, именно это «абсолютно всё» ее и стреножило. Теперь она могла занять положение «на старте». Словом, валяясь в бин-беге на голых досках того, что еще недавно служило ей гостиной, миссис Рэнсом осознала, что вовсе не чувствует себя несчастной, и сказала себе, что началась какая-то более реальная полоса и что скромная, менее изнеженная жизнь (не без комфорта, конечно) — это именно то, что им нужно.

Тут мысли ее прервал звонок.

— Меня зовут Бриско, — сказал голос в домофоне. — Городская служба…

— Мы за консерваторов.

— Да нет, — сказал голос, — из полиции. По поводу вашего шока. Грабежа.

Поняв, что прибыла социально-психологическая помощь и что ее прислала полиция, миссис Рэнсом ожидала увидеть фигуру более, что ли, респектабельную. Но в мисс Бриско не было ничего респектабельного — кроме имени, пожалуй, но от него она отделалась буквально с самого порога.

— Нет, нет, зовите меня Драсти. Меня все так зовут.

— Это крестное имя? — поинтересовалась миссис Рэнсом, впуская ее внутрь. — Или прозвище такое?

— Да нет. По-настоящему меня зовут Гризельда, но неохота людей смущать.

Неизвестно почему, но особа эта и впрямь была не Гризельда; правда, была ли она Драсти, миссис Рэнсом не взялась бы сказать, поскольку то была первая Драсти в ее жизни.