Я стояла и смотрела, как Алекс поднял тяжелое ведро и нагнулся, чтобы налить часть герметизирующего состава в низкий поддон, а потом погрузил в него валик. И да, я снова уставилась на его задницу – только, ради всего святого, не говорите мне, как это глупо: забыть обо всем на свете, с вожделением глядя на прекрасную «пятую точку».
Я налила краску в собственный поддон и опустила туда свой валик.
– Так почему же я тебе не верю?
– Это все проклятая репутация международного плейбоя, – усмехнулся Алекс, посмотрев на меня через плечо. – Я подумал, что мне стоит стать плейбоем отечественного разлива.
– И как, это работает?
– Не слишком хорошо, – признал он и стал покрывать кирпичную стену слоем герметика. – Определенно это не так экзотично.
Я снова не смогла удержаться от смеха и с наслаждением дала волю эмоциям, констатировав:
– У каждого свои таланты.
Некоторое время мы красили стены в непринужденной, без неловкости, тишине. В комнате стало жарче. Я обернулась, чтобы спросить Алекса, не желает ли он выпить чего-нибудь холодного, и резко остановилась, потеряв дар речи от того, что увидела.
Алекс приподнял край своей рубашки, чтобы вытереть лицо. Обнажившийся живот был твердым, упругим, с одной-единственной линией волос, тянущейся от пупка за пояс его низко посаженных джинсов. Его пупок казался таким совершенством, что я невольно задумалась: как впадина в плоти может быть столь превосходной, просто идеальной?
– Не двигайся, – сказала я.
В моей голове уже возник готовый снимок. Все, что мне требовалось, – претворить замысел в жизнь. Я вытерла руки о заднюю часть своих джинсов, совершенно не заботясь о том, оставляю ли на одежде следы краски, и потянулась к камере, лежавшей на комоде у стены. Алекс, неожиданно послушный, застыл на месте, его рубашка все еще была задрана, лицо – обернуто ко мне, одно бедро – приподнято.
Я смотрела на Алекса через безопасный барьер моего видоискателя, рассматривая его как объект съемки, а не как обольстительного мужчину. Алекс стоял в лучах света, струившихся из окон по обе стороны от него. А я не могла отвязаться от мысли о том, как однажды уже видела Алекса, разделенного пополам тенью.
– Поверни лицо.
Он подчинился. Мне не удалось добиться того же эффекта, для этого в комнате было слишком светло, но мне удалось запечатлеть динамику его движений серией стремительных щелчков камерой. Фотографии получились смазанными. Но мне было все равно.
– Просто офигительно! – пробормотала я, краем уха услышав, как Алекс издал низкий, гортанный звук. Но я была так увлечена ощущением, которое пыталась запечатлеть с помощью камеры, что просто не обратила на это внимания.
Я придвинулась ближе, осознавая, как мое расположение может изменить снимок. Щелкнула. Подвинулась. Снова сменила положение, щелкнула. Я не прерывалась, чтобы посмотреть фотографии на цифровом экране, – не хотела, чтобы то, что получилось, мешало тому, что все еще стояло перед мысленным взором. Не сейчас.
– Приподними опять свою рубашку. Вытри лицо.
Получилось не так хорошо, как было в первый раз.
Алекс очень стеснялся. Я подошла еще ближе, пристально глядя на него.
– Нет. Сними ее совсем.
Теперь я не могла притворяться, что не слышала, как он издал какой-то звук. Алекс вздрогнул. Я думала, что герой моей фотосессии откажется, но он закинул руку за плечо, чтобы подхватить рубашку на спине, потом дернул ее вверх и стянул через голову. Алекс на мгновение сжал рубашку в руках и бросил ее на пол.
– Великолепно. – Я схватила один из стульев от обеденного гарнитура, с оборванным сиденьем и пыльным деревянным каркасом. И подтащила его к окну, с левой стороны от Алекса. – Сядь.
Он рассмеялся своим низким, гортанным смехом, но не стал протестовать. Зажав камеру в одной руке, другой я принялась мягко двигать Алекса по направлению к свету. Все такой же сговорчивый, он послушно двигался, я видела его улыбку, но была сосредоточена на своей задаче.
– У меня появилась идея… это просто… – Я не могла выразить словами. Мне почти никогда это не удавалось. – Наклони подбородок, совсем чуть-чуть… да. Отлично. Оставайся так.
Моя фотокамера стрекотала. Алекс сидел неподвижно. Я сделала еще один снимок и подвинулась к нему, чтобы оказаться ближе. Очень близко.
– От тебя вкусно пахнет. Что это?
– Этот парфюм называется Whip. Я заказал его в «Алхимической лаборатории черного феникса», – медленно, на выдохе, ответил он.
– Приятный аромат.
В первый раз, когда я увидела Алекса, он показался мне очень привлекательным, но я сочла его красоту стандартной. Теперь я вспоминала, как тогда наблюдала за Алексом, которого ублажал другой мужчина, была свидетельницей его оргазма, а потом сама испытала наслаждение, прокручивая эту картину перед мысленным взором. Воспоминания накладывались на ощущение сексуальности Алекса, которое я не в силах была игнорировать. Мне следовало опасаться такой явной чувственности, ведь однажды я уже обожглась этим пламенем – и никогда больше не хотела испытать нечто подобное.
И все же я наклонилась еще ближе. И посмотрела ему прямо в глаза:
– Сделаешь кое-что для меня?