Голый конунг

Но Шаскольский не был, конечно, антинорманнистом (хотя он и критиковал и довольно дельно особенно одиозные положения норманнизма, которые все же не мог принять «советский антинорманнизм», например идею о скандинавской природе имени «Русь»). Как не были антинорманнистами ни Лихачев, ни Мавродин, ни Авдусин. Не был антинорманнистом и, по оценке Клейна, «националист» и «ультра-патриот» академик Б.А. Рыбаков. Рыбаков, что весьма характеризует его как «советского антинорманниста», утверждал в 1962 г., что в истории Руси существовал «норманский период», охватывающий 882–912 годы. При этом лишь говоря, что буржуазные историки «излишне преувеличивали» рамки данного периода, растягивая его на несколько столетий, что княжение норманнского конунга Олега Вещего в Киеве есть «незначительный и недолговременный эпизод, излишне раздутый некоторыми проваряжскими летописцами и позднейшими историками-норманнистами», что количество скандинавских воинов, постоянно живших в русских пределах, «было очень невелико и исчислялось десятками или сотнями» и что историческая роль варягов-норманнов «была ничтожна», даже «несравненно меньше, чем роль печенегов и половцев…»[314].

Что и отличало «советского антинорманниста» Рыбакова, например, от норманниста М.П. Погодина, так это в основном масштабы их рассуждений о варягах как скандинавах и абсолютизация ими разных факторов – внутреннего и внешнего – в образовании Древней Руси. Так, Погодин «норманским периодом» в русской истории, вошедшим в название двух его работ, считал 862—1054 гг., в рамках которого, а тут восторженный историк превращался почти в песнотворца Бояна, «удалые норманны… раскинули планы будущего государства, наметили его пределы, нарезали ему земли без циркуля, без линейки, без астролябии, с плеча, куда хватала размашистая рука…», ну а здесь его восторг угасал, и он переходил на прозу, «славяне платили дань, работали – и только, а в прочем жили по-прежнему»[315].

Также по-прежнему жил-поживал в советской науке норманнизм, освященный марксизмом и называемый «советским антинорманнизмом». Жил-поживал, да «добра наживал», т. е. очень серьезно укреплял норманнистские взгляды в науке, в вузовском и школьном образовании и вместе с тем сильнейшим образом дискредитировал истинный антинорманнизм – и антинорманнизм интернациональный – немцев Претория, Томаса, Бэра, Эверса, русских Ломоносова, Гедеонова, Иловайского, Забелина, еврея Хвольсона.

Дискредитировал и ввел в глубочайшее заблуждение несколько поколений ученых СССР, много сил, времени и ума потративших на борьбу с ветряными мельницами, укрепляя тем самым норманнизм. Который им сейчас мелко мстит, потому как не мог в полный голос говорить, надо было все же приглушать звук, о своих разлюбезных и вездесущих норманнах.

Но норманнист Клейн говорит, что «норманизма нет! Вот этого потрясения антинорманисты страшатся пуще ада. Поэтому они готовы спорить бесконечно и никогда не признают правоты оппонентов ни в чем». Клейн – есть великий мастер говорить что угодно по любой, наверное, теме. И если нет норманнизма, то это значит, что нет и Клейна. Но если есть он, значит, есть и норманнизм. В этом Клейн может убедиться, чтобы окончательно не впасть в «бесконечное» отчаяние, которое неумолимо приведет его к признанию правоты антинорманнистов, посмотрев в зеркало. К тому же, если есть антинорманнисты, за потрясение которых он так переживает, то есть, получается, и норманнисты. Как есть антиподы, например, демократы и антидемократы, фашисты и антифашисты. Однако послушаем, что думают насчет норманнизма его единомышленники.

В 1997 г. А.А. Хлевов, ученик археолога В.А. Булкина, а тот, в свою очередь, ученик Клейна, провозгласил победу «взвешенного и объективного норманизма…», состоявшуюся благодаря борьбе «ленинградской школы скандинавистов за объективизацию подхода к проблеме и «реабилитацию» скандинавов в ранней русской истории». Причем переломный пункт этой борьбы научный «внук» Клейна видит в дискуссии 1965 г., когда лидеры «пронорманской партии» Клейн и его ученики Лебедев, Назаренко и другие «сдвинули научный спор с «точки замерзания», придав ему тот импульс, который определил дальнейшее направление поиска исторической истины». В 1999 г. А.С. Кан сообщил коллегам, наверное, для того, чтобы они перестали именовать себя по въевшейся привычке «антинорманистами», что в российскую науку пришел «научный, т. е. умеренный, норманизм»[316].