Голыми глазами (сборник)

Нет. Верней – украшение на гардинах. В виде розочек или рюшей – черт, тоже вылетело, что за рюши такие – их еще на самом верху нашивают, где складки и кольца за палку цеплять. «Ах, какие у вас шторки миленькие, с пачулями!»

Глупости, какие там рюши. Просто – словечко нежное. Вот, послушайте: «Па-чу-уля моя, па-чуу-ленька…» Слышите? Гибкая такая, русая. Волосы коротко стрижены – ну не совсем уж коротко, до половины шеи – и кеды на загорелых ногах.

Перевернул я подушку, сам тоже перевернулся на спину. И мыслям другое течение дал.

Яснее ясного. Пачули – это племя. Латиноамериканское, у подножия Анд живет. Роста невысокого, но сложены изумительно, и кожа коричневая. Мужчины в холщовых штанах ходят, с бахромой, грудь голая, только на плечах яркая накидка, и шляпы с во-о-от такими полями. А женщины в цветные ткани заворачиваются, вроде сари. Народ веселый, приветливый. Колонизаторы их в горы угоняли, на рудники, но они все-таки выжили. Теперь кошельки из птичьих перьев делают, дудки и глиняные горшки – на сувениры. И песни под свои же дудки поют, даже в Штатах гастролировали.

Или не племя и не у подножия Анд? А в джунглях Индонезии и маленькими стадами? В брачный период разбиваются парами, когда же детеныши подрастут, снова сходятся на зеленой полянке у ручья. И это редкое, дивное зрелище: мамаши-пачулихи осторожно высовывают свои изящные головки с черными блестящими глазами из зарослей, осматриваются и только потом выбегают на изумрудную, еще невытоптанную траву. За ними скачут или семенят пачулята с красновато-коричневыми спинками и белым брюшком – сперва робко, не отходя на полшага от своих, а после принимаются носиться по всей лужайке и бодаться безрогими выпуклыми лбами или вдруг притихают, налетев с разбега на одного из могучих самцов, недвижно, точно выбитые из камня, несущих дозор на приподнятом берегу ручья и только чуть-чуть поводящих шеей, высматривая хищника или другую опасность…

А может быть они – обувь. Узорчатая, без задников.

...

1993

Случай с Фоминым

Ветер дул в лицо, оттого Фомин проснулся.

Форточка открылась, наверно. Рука тщетно пошарила натянуть одеяло. Упало, что ли.

Что-то не так. Да он в одежде. С чего бы. Время посмотреть. Провел рукой в сторону, где должен быть столик, но не нащупал. Ни столика, ни часов, ни очков, а нечто вовсе странное. Вроде стружек или морской травы, какой набивали сидения в старых креслах.

Фомин открыл близорукие глаза, и ему показалось, что он проснулся. Ведь проснулся, вон пятно света слева. Да и впереди не совсем сумерки.

Но он не в своей кровати. Вообще не в кровати. Не в квартире на Смоленской набережной, шестой этаж.

Он на жесткой, высохшей, коротко завивающейся, как у баб на лобке, траве. Прямо на земле. Правда, очки тут же валяются.

Надеть очки. Сел. Потер виски ладонями.

Был он на берегу реки. На каком-то глинистом, сбегающем к воде, замусоренном бревнами и дровами берегу. С кривыми деревянными лесенками, чтоб взбираться. А на той стороне что-то болотисто-поросшее, с заборами, не видать в сумерках. И маленькая темная баржа приткнулась. Собака там залаяла, кто-то прикрикнул.

А то, что слева светилось, костерок. И фигуры какие-то.

Так и лежал тут на земле.

Оглядел себе медленно ноги, грудь.

Ничего подобного этой одежонке не было у него сроду, да и не видел. Какие-то солдатского вида штаны, стиранные-застиранные. Все равно все в пятнах. Сверху не то блуза, не то косоворотка серая. Пиджачок какой-то мятый весь, вроде как белый когда-то, холщовый, что ли. Пуговицы костяные, одной нет. Господи, да что же это. И босой. Хотя вот тапки лежат. Под головой были. Черные, стоптанные, с каким-то хвостиком на заднике, другой оторван.

Вдел ноги. В правой мусор попался. Вытряхнул. Снова обул. Встал. Пошатывает.

Курить хочется.

По карманам поискал. Ничего. В одном, в штанах, тряпочка скомканная. Вместо платка, догадался. В других вообще ничего. Хотя нет, что-то такое вроде палочки. Огрызок карандаша. Сантиметра четыре всего, от силы пять. Сунул обратно.

Господи, да что же это.

Шагнул в сторону костра.

Бомжи какие-то. Еще морду набьют. Нет, один вроде рабочего, или лодочника. Вон весло у него под локтем. Точней обломок весла. Замолчали, глаза подняли.

Господи, да где ж я.

«Зд-дра…» Выдавить хотел, горло перехватило. «Здра… сту… те…» Еле слышно вышло, шепотом. Лодочник-то курит. «Табачку… бы». Смотрят. Лодочник за пазуху полез. Достал жестянку, как от леденцов. Открыл. Крошки какие-то, щепочки в протянутую ладонь щепотью ссыпал. Маленькой кучкой, вроде мусора. А, махорка. Так и стою с рукой, кучка крошек махорочных на ладони. Лодочник жестянку закрыл, убрал.