Голыми глазами (сборник)

В конце июня на севере области объявился волк-людоед. Тринадцать жертв. Старухи в деревнях, крестясь, шептали о нечистой силе. Незадолго один из местных убил беременную волчицу, чего вообще-то не делают: по поверью, в волка-отца вселяется злой дух. Через две недели охотник тот случайно погиб, и старухи плевали на его могилу, потому что несчастья уже начались.

За волком стали охотиться, но все эти бабьи страхи не то что передались, но нервировали егерей, они несколько раз упускали зверя и неизменно мазали.

Волк тоже охотился и даже как будто предварительно намечал себе жертву.

Председателя здешнего колхоза – кстати, родственника тому погибшему – он буквально преследовал, несколько раз подстерегал и бросался из засады. И довел до того, что без двустволки тот уже и на улицу не выходил.

Волков обычно не бьют летом, когда не видно следов на снегу и он может уйти в непролазную чащу. Но тут не выдержали и устроили облаву. Тридцать егерей и добровольцев, со всего района.

Меня тоже взяли за компанию, я шел безоружным с одним из егерей. Пять километров через болота.

Мужик оказался немолодой, немного угрюмый. Все отмалчивался на расспросы, но разговорился о рыбалке.

Случай рассказал, как боролся несколько часов с громадной старой щукой. Описал, как блесна ему руки в кровь резала и как щука заглядывала ему в глаза.

Пока я не догадался, что он пересказывает, переинача по обстоятельствам, хэмингуэевского «Старика и море».

Тридцать егерей упустили волка.

Он сумел выйти из обложенного леска и припустил по свободному полю в сторону бескрайнего массива, где его уже невозможно найти.

Но, пробегая притулившийся в низинке у ручья хутор, не удержался и зарезал выбежавшего за плетень жеребенка.

И был убит подоспевшей кобылицей ударом копыта в лоб.

...

1987

Казанский вокзал

В Москве всего чересчур много: прохожих, машин, окон, ночных огней. К этому невозможно привыкнуть.

…Когда жена померла, старик до зимы поупрямился, а потом соседи помогли собрать скарб, и он потащился через полстраны к московской дочери.

Та встретила у вагона, расплакалась в носовой платок и повезла в пахнущем резиной такси домой – на дальнюю окраину, где одинаковые новые дома.

Привезенные вещи почти все пришлось выкинуть. Неновые халаты, одеяла с вылезающей по швам ватой, громоздкий узорчатый сундук, еще материн. Только выгоревшее, обтертое каракумским ветром летнее пальто старик не отдал.

Началась и потекла непохожая на прежнюю жизнь.

Со временем ошеломление прошло. Но за три года он так и не смог привыкнуть к дочериной квартире с обоями, к неустойчивым, от которых спину ломит, стульям, к непослушному, по-русски болтающему внуку, чей отец исчез неизвестно куда.

Пока опасался заблудиться, днями сидел у подъезда. Седой, коричневый и безмолвный. Не заговаривая с соседями по скамейке, да и не слушая их бесконечных пересудов о продавщице в бакалее, болезнях, других жильцах и прочей плохо понятной ерунде.

Потом начал ездить.