Гоминиды

– Именно так, – ответила Мэри. – По крайней мере, здесь, в Северной Америке. В Британии… ладно, забудьте. Да, миллиард – это тысяча миллионов.

Понтер осел в своём кресле.

– Это… это просто немыслимое количество людей.

Мэри подняла брови.

– А сколько людей живёт в вашем мире?

– Сто восемьдесят два миллиона, – ответил Понтер.

– Почему так мало? – спросила Мэри.

– Почему так много? – спросил Понтер.

– Я не знаю, – ответила Мэри. – Никогда не задумывалась.

– Вы не… в моём мире мы знаем, как предотвращать беременность. Возможно, я мог бы вас научить…

Мэри улыбнулась.

– У нас тоже есть для этого средства.

Понтер поднял бровь.

– Должно быть, наши работают лучше?

Мэри рассмеялась.

– Возможно.

– И вам хватает еды для шести миллиардов людей?

– Мы по большей части едим растения. Мы культивируем… – Раздался гудок; по соглашению с Хак, услышав слово, которого нет в базе данных и о значении которого не было возможности догадаться по контексту, она подавала звуковой сигнал. – … Мы специально их выращиваем. Я заметила, что вам не нравится хлеб, – снова гудок, – э-э… еда, приготовленная из зерна, но хлеб, а также рис – это то, что ест большинство из нас.

– Вы кормите шесть миллиардов человек растениями?

– Э-э… не совсем. Примерно полмиллиарда человек испытывает нехватку еды.

– Это очень плохо.

Мэри не могла не согласиться. Только тут она неожиданно для себя осознала, что до сих пор Понтер имел дело лишь с весьма облагороженным образом Земли. Он немного смотрел телевизор, но недостаточно для формирования целостной картины. Тем не менее было похоже, что Понтеру действительно придётся провести остаток своей жизни на этой Земле. И ему нужно будет рассказать о войне, о преступности, о загрязнении, о рабстве – о кровавой полосе, тянущейся через всю историю человечества.

– Наш мир – непростое место, – сказала Мэри, как будто это оправдывало тот факт, что люди голодают.

– Да, я уже понял. У нас только один вид людей, хотя в прошлом их было больше. Но вас тут три или четыре вида.

Мэри недоумённо тряхнула головой.

– Что? – спросила она.

– Разные виды людей. Вы относитесь к одному виду, а Рубен, очевидно, к другому. А мужчина, который помогал меня спасать, – это, по-видимому, какой-то третий вид.

Мэри улыбнулась.

– Нет, это не различные виды. У нас все люди тоже принадлежат к одному биологическому виду – Homo sapiens.

– И вы все способны скрещиваться? – спросил Понтер.

– Да, – ответила Мэри.

– И потомство не стерильно?

– Нет.

Понтер нахмурился.

– Вы – генетик, – сказал он, – не я, но… но… если все могут скрещиваться со всеми, то откуда такие различия? Разве люди не стали бы со временем похожими, демонстрируя смесь всех возможных черт?

Мэри шумно вздохнула. Она не хотела влезать в это болото на такой ранней стадии общения.

– Ну, в общем, в прошлом – не сейчас, вы понимаете, но… – Она сглотнула. – То есть и сейчас тоже, но в меньшей степени, люди разных рас… – Гудок в другой тональности: известное слово в непонятном контексте. – Люди с одним цветом кожи избегали… скрещивания с людьми с кожей другого цвета.

– Почему? – спросил Понтер. Простой вопрос; действительно, почему?

Мэри слабо пожала плечами.

– Разница в цвете изначально возникла из-за длительной географической изоляции популяций. Но после этого… после этого взаимодействие было затруднено невежеством, глупостью, ненавистью.

– Ненавистью, – повторил Понтер.

– Да, как ни грустно это признать. – Она снова пожала плечами. – В прошлом моего вида много такого, чем я не горжусь.

Понтер довольно долго молчал.

– Я думал над тем, что это за мир, – сказал он наконец. – Я удивился, когда увидел изображения черепов в больнице. Я видел такие черепа раньше; в моём мире они известны лишь в виде ископаемых останков. Это было поразительно – увидеть во плоти то, с чем раньше был знаком лишь в виде костей.

Он снова замолчал, глядя на Мэри так, словно до сих пор дивился её внешности. Она смущённо поёрзала на стуле.

– Мы ничего не знали ни о цвете вашей кожи, – сказал Понтер, – ни о цвете волос. Наши… – гудок; гудком Хак также заменяла слова, для которых не могла найти английского эквивалента, – были бы поражены, узнав, насколько разными вы могли быть.

Мэри улыбнулась.

– Ну, не все эти различия природные. Вот, к примеру, мои волосы на самом деле не такого цвета.

Понтера явно удивила эта новость.

– И какого же тогда?

– Да такого, серовато-коричневого.

– И почему вы его изменили?

Мэри пожала плечами.

– Самовыражение, и… в общем, я сказала, что они серовато-коричневые, но на самом деле они больше серые, чем коричневые. Мне… как, впрочем, и многим другим, не нравится такой цвет.

– У моего вида волосы становятся серыми с возрастом.

– И у нас тоже; волосы такого цвета мы называем седыми. Никто не рождается с седыми волосами.

Понтер снова нахмурился.

– В моём языке слово для человека, обладающего знаниями, которые приходят только с опытом, и слово для цвета, который приобретают волосы с возрастом, одно и то же – «серый». Не могу себе представить, чтобы кому-то хотелось скрыть этот цвет.

Мэри в очередной раз пожала плечами.