Гомо Сапиенс. Человек разумный

Вот начало миниатюры Хармса «Диван». Этот веселый отрывок не требует особых комментариев:

«Одному французу подарили диван, четыре стула и кресло.

Сел француз на стул у окна, а самому хочется на диване полежать.

Лег француз на диван, а ему уже на кресле посидеть хочется…»

Вещи добрые, ласковые, вещи, которые можно было легко пересчитать, любовно и не торопясь потрогать руками. Увы, со времен Хармса отношение человека к вещам как бы поменяло свой знак. Ибо вещи из любимцев превратились сначала в существа безразличные, а затем стали принимать обличье и откровенных недругов.

6.14. Времена топора прошли!

Как дальние подступы к такой технологии можно рассматривать тенденцию к созданию вещей одноразового пользования. Причем это не только салфеточки и тарелочки, к которым мы уже привыкли. В Японии, например, из бумаги уже сейчас изготовляют одеяла, постельное белье, даже одежду и мебель. На очереди – пиджаки и пальто. Предполагается, что уже в самое ближайшее время до десяти процентов всей одежды будет производиться для разового пользования.

Н. Рувинский

В известном – его часто цитируют историки техники – полуюмористическом очерке «Тетушка Шарлотта и размышления о дешевизне» английский писатель-фантаст Герберт Уэллс (1866–1946) высмеивал идеал тогдашнего мещанина – солидные, добротные, респектабельные, дорогостоящие, но неповоротливые, громоздкие, чудовищно долговечные, передаваемые от поколения к поколению атрибуты домашнего очага. О них полагалось думать, печься, гордиться ими.

«Утверждение, будто вещи являются принадлежностью нашей жизни, было пустыми словами. Это мы были их принадлежностью, мы заботились о них какое-то время и уходили со сцены. Они нас изнашивали, а потом бросали. Мы менялись, как декорации, они действовали в спектакле от начала и до конца», – иронизировал писатель. И приветствовал наступление эпохи, когда вещь станет дешевой, недолговечной и необременительной.

Такие времена настали. Все меньше насчитываем мы «вещей-родственников», тех, что делают нас схожими с улиткой: ее принцип – «все мое ношу с собой», уподобляют космонавту, столь зависимому от скафандра, этого, по выражению Н.Рувинского (он опубликовал в журнале «Знание-сила» интереснейшую статью «Вещи, живущие сами по себе»), «эндоскелета», снабженного всеми системами жизнеобеспечения, связи и передвижения.

Вещи-родственники? Это одна крайность, другая – «вещи-чужаки», живущие сами по себе, отделенно от человека, автономно. Вещи стереотипные, недолговечные, эфемерные, которые можно изготавливать, штамповать в любом количестве.

Как это можно сделать? Футурологи представляют себе процесс создания дешевых одноразовых комбинезонов и лабораторных халатов так: «За несколько минут до работы автомат литья выдует или отольет по вашим размерам и особенностям спецодежду и окрасит именно в тот радостный цвет, который наиболее подойдет по колориту к сегодняшнему рабочему месту. Ткань будет получаться любого веса и любой необходимой плотности».

Рувинский, вернемся к его статье, делит мир вещей несколько иначе: на вещи личные и вещи коллективного пользования. И утверждает, что тенденция в «вещизме» такова: человек все дальше уходит от вещей личных и приближается к вещам общественным.

«Мы и не заметили, когда перестали быть хозяевами в своем собственном жилище, – пишет Рувинский, – связанном десятками коммуникаций (электричество, канализация, водопровод, телефон, радио, телевизор и т. д.), с вынесенными «за скобки», нередко за пределы города энергетическими, информационными и прочими центрами. Принцип «мой дом – моя крепость» безнадежно устарел. В этом смысле наша свобода ограничена куда больше, чем свобода наших предков, проживающих в пещерах…».

Что ж, трудно с этим не согласиться. Представим себе электро- или какую-нибудь иную аварию. Поломка произошла где-то на других этажах, даже в соседнем доме, и все же без света или воды посидеть вам придется и, возможно, довольно долго.