Гомункул

Кракен смутно пожалел, что его собственная голова послужила таким отличным препятствием для котелка, и взглядом, внезапно утратившим резкость из-за хлынувшей со лба крови, с отстраненным любопытством увидел, как Билли Динер очень медленно вытаскивает из кармана пистолет, взводит курок и прицеливается.

Персона, представшая перед сонным Уильямом Киблом, пожевывала кончик шикарной сигары. Киблу совсем не понравился облик позднего посетителя. По правде сказать, он нравился ему даже меньше, чем во время их первой встречи. От этого человека неприятно разило деньгами — запах, отдающий бентамитскими[23] чувствами самоуверенности и превосходства, кричащий о довольстве персоны самим собой и о легком недовольстве Уильямом Киблом, застигнутым врасплох в ночной сорочке и полотняном колпаке и оттого автоматически переходящим на разряд ниже.

Келсо Дрейк вынул изо рта сигару и сложил губы в маслянистую снисходительную улыбку. На нем было однобортное пальто с широким отложным воротником и шелковая шляпа, покинувшие Бонд-стрит[24], можно не сомневаться, никак не ранее недели тому назад. Кибл ощутил себя дураком в своем ночном колпаке — и даже дважды дураком, поскольку колпак был тот самый, на котором Дороти вышила забавную рожицу: один глаз ближе к носу, чем второй, и возникшая асимметрия сообщала рожице выражение кретинического косоглазия. Дрейк подобных прихотей не понимал и не одобрял, что Кибл ясно прочел в его взгляде.

Желания промышленника не изменились. Он был готов предложить Киблу деньги — очень даже изрядную сумму — за чертежи двигателя, за патент. Кибла эти посулы не интересовали.

Глаза Дрейка сузились, сумма выросла вдвое. Кибл, однако, к деньгам был равнодушен. К черту деньги! Его внезапно одолела могучая жажда. На столике лежал резной моржовый бивень, изображавший то самое животное, каковое некогда носило его в пасти. Кибл вообразил, как откручивает эту дурную башку и вливает в себя его благоухающее торфяным дымком содержимое. Но тогда пришлось бы предложить стаканчик и Дрейку, а этого ему хотелось избежать. Будь проклят Дрейк и все его аферы! Кибла тошнило от самого миллионера и от его планов крутить ткацкие станки с помощью вечного двигателя. Одна только мысль о такой фабрике как и о всякой фабрике — вызывала у Кибла тошноту, и весь подчеркнутый практицизм утилитаристского мировоззрения Дрейка внушал ему невыразимую смесь безразличия и отвращения, заставлявшую его желать поскорее возвратиться в постель и приникнуть к стакану, который поможет отправить воспоминание о визите Дрейка в небытие.

Дрейк пожевал сигару, покатал ее во рту; глаза сужены до щелочек. Это не рядовое предложение, настаивал Дрейк. У него ведь есть определенные методы. У него имеются обильные ресурсы. Он может оказать давление. Он может купить и продать Кибла дюжину раз. Он может его уничтожить. Он может то; он может это; он может и третье. Кибл в своем смехотворном колпаке лишь пожимал плечами. Висевшие на противоположной от узкого столика стене часы внезапно ожили, разразившись печальным, тягостным звоном в ритме, ничуть не согласном с проделками механических обезьянок, которые с веселыми оскалами высыпали из своего логова в корпусе часов и колотили теперь молоточками по железному осьминогу, исполнявшему роль колокола.

Пошатнувшись, Дрейк неодобрительно воззрился на часы. Позади него распахнулась дверь, и в комнату вбежала крайне встревоженная Дороти, которая застыла столбом при виде спины незнакомца. Кибл глазами указал на лестницу, но Дороти не успела сделать и полшажка, когда Дрейк повернулся, обнажая в широкой улыбке желтые зубы. Пожевал губами при виде ее невольной гримасы и слегка поклонился, картинно приподняв шляпу.

— Келсо Дрейк, мэм, — сказал он, перекатив изжеванную сигару из одного угла рта в другой. — Счастлив знакомству.

Дороти кивнула в ответ и прошла к лестнице, бросив через плечо: «Очень рада», что выглядело довольно невежливо. Ее отец, быстро и коротко кивавший в сторону лестницы, замер, как только Дрейк обернулся и вопросительно уставился на него. Впрочем, вопрос с такой легкостью превратился в зловещую ухмылку, что можно было подумать, Дрейк долго и тщательно репетировал этот плавный переход.

— На чем я остановился? — спросил он у игрушечника. — Меня на мгновение…

Он медлил, притворяясь, что подбирает слово, затем нарочито громко произнес:

— …отвлекли.

— Вы как раз собирались сказать: «Всего хорошего», — сухо обронил Кибл. — Мой ответ вы уже выслушали. Обсуждать больше нечего.

— Ну, я полагаю, действительно нечего. Да я их и не люблю, обсуждений этих. Напрасная трата времени. Миленькая у вас дочурка. Соблазнительная, можно сказать. У вас три дня на раздумья.

— Мне не нужны три дня.

— Скажем, до четверга. И постарайтесь сохранять трезвость. Это дело потребует от вас всех усилий, чем бы ваши раздумья ни кончились, — с этими словами Дрейк поднял трость, аккуратно сбил с головы Кибла ночной колпак, повернулся и зашагал к распахнутой двери. Вскарабкавшись внутрь ожидавшего брогама[25], он отбыл.