Гончая. Гончая против Гончей

Анелия Искренова устроилась в потертом кресле, скрестила ноги. Она была одета скромно, с тем преднамеренным усилием выглядеть обыкновенной и незаметной, которое требует терпения и немало времени перед зеркалом. Смуглая красота женщины была подчеркнута гримом: золота на пальцах поубавилось, платье с белым воротничком делало ее похожей на гимназистку, а черные чулки — на вдову, донашивающую траур. Я не мог избавиться от ощущения, что тонкая стрелка на чулке, спускавшаяся под коленом, сделана специально, чтобы подчеркнуть растерянность. От Анелии Искреновой действительно исходила какая-то «буржуазная изысканность», но мне вспомнились слова Цветаны Маноловой, произнесенные сухо, почти безжалостно: «Анелия строила из себя несчастную или она на самом деле была несчастна!» Не знаю, насколько это правда, но сейчас передо мной сидела просто усталая женщина.

— Извините за беспокойство, — начал я вяло, — но я был вынужден снова вас пригласить.

— Я уже привыкла, — спокойно ответила она. — И поняла, что ко всему можно привыкнуть.

— Есть кое-какие подробности, требующие ваших пояснений… Кстати, ваш супруг очень расстроен.

— Расстроен? Он? Не смешите. Вы когда-нибудь встречали расчувствовавшийся чурбан? Впрочем, у него есть одна-единственная слабость — наша дочь. Марианна с детства заикается, и Искренов тяжело это переживает. Водит ее по разным врачам, возил даже в Чехословакию и платил какому-то посредственному актеру, который ее обучал правильной артикуляции. Он баловал ее, более того, лебезил перед ней! Марианна действительно страдает…

Я испытал такое чувство, будто речь шла обо мне и моей собственной дочери. Мне стало не по себе.

— Я, наверно, немного преувеличил, — поспешно поправился я. — На Искренова сильно подействовало ваше решение подать на развод.

Она с изумлением взглянула на меня, задумалась ненадолго, потом разразилась хрипловатым смехом.

— Я только исполнила его последнее желание, товарищ Евтимов. Когда ваши люди пришли за ним, он задержался в коридоре и, пока мы прощались, успел мне шепнуть: «Если со мной что-то случится, сразу подавай на развод. Представь, будто я умер. Спасай себя и детей!»

— Разумеется, гражданка Искренова, вы меня растрогали. Но вы, конечно, знаете, что ваши показания записываются? — Я кивнул на магнитофон у себя на столе.

— Конечно, знаю, но я сказала сущую правду. И я согласна повторить свои слова там, где надо.

Эти люди играли со мной, как с мышью: или они слепо ненавидели друг друга, или заранее сговорились… Меня охватил жгучий гнев; однако раздражительность — плохой советчик, тем более если перед тобой — элегантная женщина со странной, ничего не выражающей улыбкой. Я сдержался и невинным тоном спросил:

— Может, вам мешают шторы?

— Наоборот, я терпеть не могу солнце. Самое мучительное для меня в жизни — это отдых на море. Я всю ночь пью, чтобы потом весь день спать. У вас курят?

Анелия Искренова закурила тонкую сигарету темно-коричневого цвета, как и тогда, у себя дома, держа ее небрежно, будто должна ее вытерпеть.

— В принципе Искренов был прав насчет развода. Пять месяцев я размышляла и поняла, что самое лучшее — расстаться с ним навсегда. Он ничего не теряет, а мы с детьми обретаем душевный покой.

— Вы знакомы с Павлом Безинским, носящим прозвище Покер?

— Три года назад Искренов впервые привел к нам Павла. Они виделись часто, почти ежедневно, закрывались обычно в столовой, иногда играли на деньги. Павел приносил мне цветы, что, согласитесь, всегда приятно. Он был обходительным, обаятельным юношей. Знаете, есть люди, которые умеют расположить к себе, внушают доверие, становятся тебе симпатичными. На Павла можно было положиться, у него невероятные, непонятные связи… но он тоже был мерзавцем.

— Не понимаю. Вы не совсем логичны.

— Каким-то образом Павел сумел стать незаменимым, причем настолько, что мы уже не могли без него.

— Кто это «мы»?

— Я и Искренов. Я подозревала, что Павел ухаживает за нашей дочерью: в ее присутствии он напускал на себя грусть. А она в том возрасте, когда любой смазливый пройдоха может показаться обаятельным и мужественным. К тому же Марианна ужасно заикается, а Павел все время ее заговаривал — в потоке его слов ее дефект был не так заметен.

— А ваш супруг знал, что Безинский приударяет за вашей дочерью?

— Я ему говорила, но Искренов не верил, посмеивался. Иначе бы он не знаю что сделал. Для него Марианна была больше чем дочь — она заменяла ему искалеченную совесть!..

Последнюю фразу она произнесла с нескрываемой ненавистью.

— Мужчины более логичны, зато женщины более наблюдательны. Я просила его вышвырнуть Павла из нашего дома, поскольку чувствовала, что случится что-то непоправимое, гадкое, ужасное. Я явственно ощущала: в воздухе уже витает беда…

— Какие отношения были у вас с Безинским?

— Вы слишком много себе позволяете, товарищ Евтимов. — Ее губы искривились, лицо покрылось, как вуалью, сеточкой мелких морщин, она вдруг даже постарела. — Что за вопрос?

— Самый обыкновенный вопрос, на который я хочу услышать ответ.