Гончая. Гончая против Гончей

Даже тюремная одежда, широкая и просторная, как балахон, серого цвета, сидит на Искренове сносно. Всем своим видом он хочет показать, что он не обычный, а важный преступник; его деликатная улыбка выдает не панику и не страх, а, скорее, пренебрежение. Искренов надеется внушить мне мысль, что я им прощен! Он спокоен, по-прежнему самоуверен, но ему нужен контакт со мной. На его лице написана любезность, он готов мне угодить и даже помочь. Помочь в известном смысле, то есть повторить все свои вынужденные показания, которые я знаю и без него. Однако выражение робкой готовности не в состоянии скрыть презрения, которое он питает к моей персоне. В его светлых глазах загораются еле уловимые насмешливые искорки: он не сомневается, что я старомодный и смешной человек, однако моя усталость вызывает у него сочувствие. Я для него лишь пенсионер, симпатичный старикан, который хочет казаться еще крепким, персонаж с непреодолимыми задатками Шерлока Холмса. Так вот… я люблю, когда меня недооценивают!

— Меня зовут Евтимов, — начинаю я сухо, — мы будем с вами работать не один месяц. Надеюсь, что наше общение будет обоюдоприятным или по крайней мере приемлемым. Я прошу вас быть откровенным и четко отвечать на мои вопросы.

— Но ведь следствие закончилось, — голос его звучит почти нежно, — мне кажется, что я во всем чистосердечно признался…

— Фамилия, имя, отчество, — обрываю его я.

— Искренов Камен Димитров, родился двадцать второго марта тридцать седьмого года в Кюстендиле. Женат, имею двоих детей. Ранее не судим.

— Образование?

— У меня два высших образования. В шестидесятом году я закончил факультет немецкой филологии, но знание языка в то время было слишком бесперспективным. Мне было уготовано стать учителем где-нибудь в провинции или гидом-переводчиком в «Балкантуристе». Друзья мне посоветовали поступить в Экономический институт. Я прошел пятилетний курс обучения за три года.

— Мне известно ваше трудолюбие, — услышал я собственный голос, — ваша работоспособность превратилась в своего рода навык.

— Ваша ирония неуместна, гражданин Евтимов. Каждый из нас имеет законное право познать самого себя. Когда я поступил в Экономический, у меня уже родилась дочь, мы с семьей жили в убогом подвальном помещении, и мне нужно было шевелиться. Поверьте, мне было трудно. Трудно не столько готовиться к экзаменам, сколько сократить срок обучения. Я был молод и привлекателен. У меня появились связи в факультетской канцелярии; вы понимаете, конечно, что у нас все возможно — если ты имеешь или деньги, или связи. Я тогда был бедным, но и не стоило быть честным. Наличие исключительно положительных качеств делает человека меланхоликом. Мне нравится чужая грусть, в ней есть что-то от благородства, но я лично непригоден для страданий. Жизнь дается только один раз, гражданин следователь… человеку просто не хватает времени, чтобы заняться собой, своим нравственным усовершенствованием.

Он достает из кармана круглую серебряную коробочку, будто собирается понюхать табаку. Табакерка украшена изящной гравировкой. Искренов берет крохотную таблетку и проглатывает ее без воды.

— Это рудотель, — объясняет он, — я давно его принимаю. Нервы он не лечит, зато поддерживает спокойствие…

Я чувствую себя дураком, Искренов уже не скрывает своего превосходства, точнее, своей убежденности, что я им прощен. Только сейчас я замечаю, что глаза у него не серые (с блеском дождевых капель), а ярко-голубые. Такие глаза бывают у отпетых негодяев — изучающие, слегка подобострастные, наглые, с надменным выражением, свойственным только людям преуспевающим. Понимаю, что я не подготовлен к первому допросу, у меня нет настроения. Как это ни смешно, но в нашем деле тоже нужно вдохновение, когда ты чувствуешь себя бегуном, несущимся легко и быстро за кем-то невидимым. Искренов на голову выше меня, потому что был откровенен и даже не пытался мне понравиться. Он дал понять, что нравится самому себе и что рассчитывает исключительно на себя. Я же для него — простая пешка, которую приходится терпеть. Так вот… сегодня Искренов выиграл.

Я вынимаю из пишущей машинки лист бумаги и бормочу:

— На сегодня хватит. Распишитесь.

Ага, уже приобрел навыки профессионального обвиняемого. Он внимательно читает недописанную страницу и с невозмутимым спокойствием ставит свою величественную подпись.

— Для меня понедельник тоже тяжелый день, — говорит мне Искренов с ободряющей улыбкой, — в понедельник я не человек.

— До завтра. — Я нажимаю на кнопку невидимого звонка, и тут же появляется старшина.

(8)