Высокая бирюзовая трава, колыхавшаяся под сильными порывами ветра, и грязь, размешиваемая тяжёлым топотом, что сотрясал скальный проход, укрывали Лэрда от неприятеля. Он не шевелился, замер, смешавшись с окружающей средой и мог беспрепятственно наблюдать за происходящим.
Враг был всюду: красные линии и белые копья застили своим числом тусклый солнечный свет, развеваясь на рваных стягах пыхтящих клыкачей, выделявшихся среди прочих горизонтальными насечками, высеченными на шлемах. Шли не стройно, разрозненно. Тут и там мелькали юркие тени, выряженные в измазанные придорожной пылью накидки, навроде тех разведчиков, что поймали его пару дней назад. Коней или вьючных животных не было, всю поклажу держали при себе, а значит, что бы не затеяли, думают управится быстро.
– Тысяча, а может и несколько. – разговаривал он не то сам с собой, не то с чужеродным голосом, поселившемся в его голове.
Точно Лэрд сосчитать из своего положения не мог – всё, что он видел, так это узкую полоску проходивших в опасной близости копейщиков, перемежавшихся порой прежде не виденными типажами солдат, которые поднимали своей чеканной поступью столпы вихрящейся пыли. От прохода в скалах его отделяли всего пол мили по земле, прикрытой зеленовато-белой травой, которую теперь вытаптывали тянущиеся колонны. Всего пол мили, но смертельные для рискнувшего бежать.
Он избрал другой путь – можно было попытаться обойти их на скальном возвышении. Медленно и очень осторожно, Лэрд, отстранившись от прикрывавшего его валуна, начал отползать к отвесной стороне вздымавшегося позади хребта, закрытого плотным лесным массивом.
Когда же он, преодолев с сотню футов ползком, окатил взглядом с небольшого, укрытого зарослями пригорка, всю долину, устланную неизвестным войском, уже вымаранным чей-то кровью, то не сдержал восторга от ощущения первозданной силы тысяч вздутых жил, равно как и противоестественной, колыхавшейся внутри злобы от собственной беспомощности в этой ситуации. Лэрд представлял как истребляет их, разрывает, возвращая плату за ночь на холодной земле, за избиение, за безмерный склеп и за кровь иных ими убитых, словно мстительный, но и справедливый дух. Он всячески, подчас едва осознанно, оправдывал навязчивое, ему самому не понятное желание, подгоняемое жаром расплавленной серы, заполнившей грудь, а злость тем временем кипела и кипела в нём, плавно переходя в нечто большее.
Переходя в настоящую ненависть.
Сотни разномастных существ, стоящих под палящим светилом на белёсой траве, с распластанными рёбрами, проступившими вдоль позвонков худых спин, короткими ногами, вывернутыми словно наизнанку, и теменью четырёх впалых глазниц, жаждущих смерти, подняли свои головы, стиснутые железом. Длинными копьями, подобиями гнутых гизарм, луками, короткими клинками, топорищами и дубинами, заполнявшими своим количеством всё пространство широкой долины, нисходящей до узкого прохода в скалах, они воинственно задребезжали, загремели и застучали по земле.
Дальнейшей реакции долго ждать не пришлось. Аттвуд, машинально и в последней момент, увернулся от просвистевшего откуда-то сбоку копья, располосовавшего ему правое ухо. На вскрик, к нему выбежали остальные, но тут же отскочили, ошеломлённые и застигнутые врасплох.
Послышался воинственный клич, раздавшийся где-то позади скопища:
– Заргал Дат`Роо?!
Кровожадные нотки призыва рваным эхом отразились в громадных склонах узкого прохода, меж подпиравших облака снежных хребтов, следящих за развернувшимся представлением. Сотни тусклых красно-белых знамён заколыхались в ответ среди оскалившихся голов коренастых воинов Мулга, не иначе как надеявшихся проткнуть своими копьями небесный свод:
– Г`Дро! Г`Дро! Г`Дро!
Клич оборвал пушечный грохот, исторгнутый из отведавшего инопланетную кровь дробовика. Он ворвался прямо в центр и роем крупной дроби искрошил знаменосца, выронившего знамя из отказавших рук.
Но выстрел не испугал их, враз умолкших, горбатых клыкачей, не заставил в панике бежать сломя головы, а лишь раззадорил пыл отъявленных мясников. Ватага разукрашенных пёстрой краской гуманоидных варваров, брызжа слюной, гремя оружием и небольшими навьюченными мешками, в миг ринулась на них всей своей массой, кровью и грязью, капающими с ног, марая в миг почерневший простор.
Тогда, своей незримой рукой, судьба, зловеще ухмыльнувшись, на славу размахнулась и со всей силы ударила в колокол Ада.
Аттвуд, что-то крича, выстрелил ещё раз и ещё. Отсечка патрона. Он отполз за большой валун, ставший укрытием. Судорожная перезарядка заляпанными в крови руками. Его тяжело вырвало. Рассечённое ухо нарывало в неистовой боли, минующей барьер адреналинового шока. Он никогда ещё не убивал кого-то разумного, и в планы не входило начинать. Тогда, на Земле, выстрел в нолгвурский механизм был спровоцирован страхом смешанным с яростью за погибших товарищей, а сейчас? Страха Аттвуд не чувствовал, ярости не ощущал и подавно. Он мыслил трезво и от того ему становилось только хуже.