Гончая свора

"…И оставив позади чудесные грады, дошли они до места, не было коему подобия в творимых там бесчинствах. Отец шёл на сына, не верящего его словам, и сын бранился на слепую мать. Машины в глубоких недрах крушили друг друга; в облаках обитающие спускались к земле, дабы тешиться плотью и кровью живущих там; стоны сотрясали города, враждующие от первого своего камня, и не видать тому было никакого окончанья. И спросил у идущих мудрый Нугхири, да на посох свой опираясь:

– Кто из вас скажет, в этом месте, что есть для нас ненависть?

И долго давали ему ответы и не были они верны. И просили его открыться. И сказал им мудрый Нугхири:

– Как хрупки обещания лживого, так хрупок и мир обмана. Начав творить злое не могут остановиться одни и других, отвечать вынуждая, заражают сей скверной. И восстаёт из нанесённой обиды народ на народ; и град на град; и путник на путника; и ширится потому вражда и брань. Ненависть, словно болезнь, в них проникает и ведома любому становится только смерть. И погибают, о праведности собственной помышляя, и топчут от плоти единой свою плоть. И, больше с тем ненавидя других, ненавидят себя. И, ненавистью той напитавшись, ступают с нею во мрак. И сами становятся ею. И не отыщут потому мира. И потому говорю вам: не ненависти ищите вы в брани, но путей для её завершенья. И так достигнем мы истины.

Так сказал им мудрый Нугхири и к утопающим в ненависти приходил и излечивал их и открывал им глаза. И увидели они мир по-иному, и рыдали затем, из-за свершённого сокрушаясь. И пошли они за ним и многие от прочих рядом. И остались позади высокие небеса и глубокие недра и многие осквернённые земли…".

Зумтиад от Кохта – "Нугхири: Из наставлений. Столп третий".

Спускаюсь к трону с башни вновь я, после ночи, и знаю наперёд – узреть мне предстоит привычную картину: он ждёт. Рассказ минувшего я изрекаю прямо, не избегая и не ставя ям. Пока неслышно с Жаром говорю, закладывает уши мерзкий вихря гам…

Дослушал. Лицо его застыло в предвкушении, но сам в смятении он. Не этого он ждал и не за тем явился, чтоб воле песен просто подчинится, не понимая их.

– Погибель принесёт незнанье? Удар нам ждать от безымянных орд, описанных тобой вчера, в рассказе о ещё одних погибших?

Юн Жар. Как юн и как не видит он подсказок, что я растолковать пытаюсь? Порыв души его, как души многих, трубит атаку, хоть надобней к смирению стремится, коль небосвода круговерть очертит путь сверхновой неизбежно, и уповать на милость. Но в том порыве безудержном нам спасенье. Всему живому избавленье. Я слышу трепет…

– Не в песне знание, а в том, что возвещает песнь. – вот мой ответ.

Молчит он долго, с ним молчу и я.

– Мне следовать за ними? – рвётся, вопрошая, едва привстав на затекших ногах и головой крутя.

И вновь не прав, и вновь не видит связи. Не то хочу сказать я через песнь, но понимаю. Его снедает пламя битв, его снедает раж войны, пожар его горит в немногочисленных остатках нас и откровения былого блики указывают путь ему. Но вот за кем ступать? Вопрос он этот адресует мне, тишайше. Иные смогут лишь гадать.

– Следуй. – отвечаю, сквозь боль поднявши шею хрупкую у изголовья дымчатого трона. – Не в мир, о нет, не по земле. Ступай средь слов и памяти других, средь их переживаний и борьбы. Предвидь со мной слова, но в песни сон, что я пою, не погружайся. Тебя убьёт видений явь.