Светящийся узор вскоре разделился, петляя и лишь путая, но в нём для Лэрда уже и не было нужды. Он теперь больше всего на свете хотел убить, разорвать и изничтожить источник несмолкающего голоса. Даже покинуть это место не было столь важно.
Сам голос не отставал, нашёптывая всё ближе и ближе:
Голова гудела. Лэрд теперь действительно не нуждался в свете, не нуждался в ничьей помощи и даже надежду он оставил в глубине проклятых пещер. Доставало уже того, что ноги насмерть впились ступнями у костей несчастных, что были до него. Живой и разъярённый, словно раненый вепрь, человек шёл и шёл. Выбившийся из сил, терзаемый в агонии, но продолжающий идти среди костей, пустоты и кромешной темноты, прячущей саму смерть. Полумёртвый, но человек шёл, а голос был рядом:
Не будучи в силах объяснить, Лэрд ощутил, что с последними словами кружившие рядом тени что-то у него забрали. Так, как состригают лишние волосы – безболезненно, но всё же ощутимо. Словно часть воспоминаний, желаний и мыслей эти тени отторгли от него, чтобы оголить то, что было им нужно.
Лэрд мотнул головой из стороны в сторону, как какой-нибудь блохастый пёс, закусил нижнюю губу, за ней язык, надеясь, что придёт отрезвление от пустоты. Не помогло. Но за пустотой пришло другое.
Твари, подобные державшему карабин чудовищу, до того выжидавшие во мраке, закружились потоком в кругах мрака, но поглощённый ощущением собственного зла, Лэрд уже ничего не боялся. Оно показало ему.
Ярость и жажда убийств, жажда уничтожения и внутреннее торжество – переполняли его. Пожар, горевший до того в груди, поглощал собой теперь всё пространство, всё до чего дотрагивался его взор. Он был там и здесь, растворяясь ветром среди собственных языков пламени, он пылал на тонких руках, на кончиках онемевших пальцев, плясал кроваво-красными сгустками победный танец в океане распластанных вокруг черепов и сердец, обратившихся в трупную пыль. Он плясал и плясал свою дикую пляску в бесконечности пустых глазниц, самых разных форм и видов, никем невиданных доселе. Плясал на тонких кистях и огромных лапах, на перекрошенных пальцах и вывернутых челюстях, среди поломанных, бритвенно-острых клыков и морей бурлящей крови, среди высочайших лесов и глубочайших вод, среди могучих гор и губительных впадин. На почве, травах, льду, в пещерах и средь алых песков. Ярость его на мгновение обесчеловеченной, гневной души, пожирала стремительные метеоры, мчащиеся меж вечных планет, яркие кометы, разрезающие белыми хвостами бессильные звёзды, целые плеяды галактик ничтожной пылью растворялись в пустоте неизвестных скоплений, зацвётших багровым заревом пирующей туманности. Он видел как безликие, никем не виданные Боги молили о пощаде! Они молили с ужасом грядущей боли и неотвратимости скорого конца, ведь в томящемся пламени слепого пожара сгорали и их миры! И некому было их спасти, ведь всё, что подлинно знало живое, было смертью! Всесильной тьмой!
Боль и кровь, полоснувшие у виска, развеяли грандиозный мираж, выдернули Лэрда в пустоту мрака оживших теней и тогда всё будто бы украденное вновь вернулось к нему. Вместе с внутренней полнотой, несколько поредела полнота внешняя – свет узора, собравшийся сгустком у его ног, в миг угас. Тени стали осязаемы и явны, он это почувствовал. Тогда же Лэрд понял, что наконец может их убить.
Он перехватил оружие и, сняв его с предохранителя, пошёл в темноту, стискивая курок. Выстрелы наконец прервали леденящий скрежет когтей – два неопределённых тела сразу же пали, изрешечённые очередью. Он увернулся от ударившей сбоку конечности и докончил обойму прямо в потусторонний блеск метавшихся зрачков, выхваченный из-за спины.