Гончаров приобретает популярность

– Опять Наташка послала. Она туда ездила и двор ее обсмотрела. Приехала и говорит, что знает, где поп спрятал золотишко-серебришко.

– И где же, по мнению Наталии, он его спрятал?

– Сам же знаешь. В той яме за цветником. Мы поздно вечером туда поехали и яму ту раскопали, да только ничего не нашли. А тут, говоришь, ты сам приехал, ну, мы тебя и решили там оставить.

– Это ты меня ударил?

– Если бы я, то мы бы здесь не сидели. Серега тебя отоварил, козел, не мог как следует мочкануть, – с тоскливым сожалением заметил Витек. – Теперь из-за него, падлы, срок мотай. Не можешь – не берись, козел! В общем, начальник, ничего мы не нашли.

– Зачем же вы подались туда в третий раз?

– Нет, больше мы туда ни ногой.

– Ты, наверное, плохо помнишь? Сейчас Макс твою память освежит.

– Не надо, начальник, – мелко затрясся дипломированный убийца. – Я тебе родной мамой клянусь – больше мы туда не совались.

– Врешь, гад, вы приезжали туда недавно. Влезли в церковь через открытое окно. Увидели, что я нахожусь в подвале, и перекрыли мне кислород, надеясь, что я со временем сдохну там сам.

– Ошибаешься, начальник, не было такого.

– Врешь. Кто вам показал подземный ход?

– Какой ход, о чем ты толкуешь? Не знаю я никакого хода.

– Знаешь. Тот самый ход, что ведет в церковный подвал и начинается от утеса.

– Первый раз о нем слышу.

– Опять заливаешь. Вы проникли в него и, похитив церковные ценности, скрылись. Куда вы их отвезли? Где они находятся в данное время?

– Ошибаешься, начальник, точно тебе говорю. Нет у нас никаких ценностей.

– Макс, он никак не может вспомнить, куда подевалось добро. Окажи ему такую пустячную любезность, проясни его память.

– Начальник, тебе и десять Максов не помогут. Если нет у нас ничего, так откуда же взять? И про твой подземный ход я слышу в первый раз.

– Ничего, в ментовке ты услышишь во второй и тогда обязательно вспомнишь.

– Иваныч, а похоже, что он не врет. Если уж раскололся насчет мокрухи и банковских денег, то какой ему смысл молчать о церковном хламе.

– Этот «хлам», господин Ухов, может стоить в тысячу раз дороже, чем вонючие доллары и марки. И они это прекрасно знают.

В дальнюю дверь затарабанили громко и нервно и, даже не дав нам времени ее открыть, со вкусом высадили. Группа оперативных работников приступала к операции.

Одетый в камуфляж тесть был решителен, важен и деловит. Одним из первых заскочив в кабинет, он со смаком съездил Витька по морде и удовлетворенно констатировал:

– Попались, суки! Кто руководитель банды?

– Гражданин Ефимов, оставьте помещение и не мешайте работать, – осадил его пыл белесый, словно выгоревший на солнце, капитан, – Если вы понадобитесь, мы вас обязательно пригласим.

– Ну не сукины ли дети? – сокрушался полковник, когда мы возвращались домой. – Мы же им на блюдечке все преподнесли – и такое отношение! Гражданином назвал! Сука!

– Не переживайте, товарищ генерал, лучше садитесь за руль, что-то мне совсем поплохело. Наверное, слягу.

* * *

Через пару дней я оклемался и узнал, что, несмотря на все усилия следователей, проводивших дознание, банда так и не признала факта хищения церковной утвари.

Часть вторая

Кот лежал на полу. Он чесал за ушами и дергал хвостом. Полковник сидел напротив и тоже выдергивал старческую поросль из ушей. Я был бледный и красивый, только-только оправившийся от болезни. Мы коротали время в комнате, равнодушно ожидая приглашения к завтраку.

– Хмурое утро! – словами Толстого-младшего заговорил он и, безразлично зевнув, отшвырнул безвинного кота ногой. – Ничего не хочется! Дерьмо!

– Может, и так, господин генерал, а только с животным так обращаться не положено. Лучше пойдите на кухню и как следует его покормите.

– Я должен только своей матери, – по-блатному обиделся он, – а твой вшивый кот и его кормежка никак не входят в мои обязанности.

Прошло около недели после того памятного вечера, проведенного в баре «Ночная фея», когда нам удалось так блестяще обезвредить банду Наталии Николаевны Федько.

Утро действительно выдалось препоганым. Сквозь матовую пелену тумана визитной карточкой осени едва сочился мелкий промозглый дождь. Надоедливый и мерзкий, казалось, он проникал через стекла и влажной испариной покрывал все тело. Внутри же, под сердцем, поселилась тоскливая хандра и серое уныние. Звонок в дверь, что раздался в тот самый момент, когда мы готовились к приему пищи, нисколько нашу меланхолию не нарушил.

– Кому это мы понадобились в воскресный день? – брезгливо оттопырив губу, спросил Ефимов и сам же ответил: – Только идиоту может взбрести в голову выйти на улицу в такую дрянную погоду и в такой ранний час. Иди открой!

– Не пойду, – лениво возразил я. – Вдруг это не ко мне.

– Я тоже в такое время никого не жду.

– Значит, к Милке, – внимательно выслушав третий звонок, вслух подумал полковник, а после четвертого мудро добавил: – Вот пусть она идет и отворяет.

– Не возражаю, – полностью разделил я его мнение.

– Вы что там, оглохли? – не зная о нашем единодушном заговоре, заорала она, раздраженно гремя посудой. – Сидите там трутни трутнями!